Рябиновый берег - Элеонора Гильм
Только поблагодарили за пищу и взялись за ложки, как кто-то заколотил в оконце с криком: «Наши приехали!»
Верно, братцы вернулись – и в избе словно стало светлей.
– А дух-то какой! Прямо к столу успели! – радовался Ромаха и как был, в тулупе и сапогах, вознамерился идти трапезничать.
– А ну брысь! – шутливо возмутилась Леонтиха и хлестнула его утиркой по плечу.
Потом он снял грязную одежу, помыл руки под бдительным присмотром старухи, принялся что-то весело рассказывать, дразнить Фомку. Только Сусанне с Петром было вовсе не до них.
Всякое расставание словно приближало их друг к другу. И сейчас она стягивала с мужниных плеч кафтан – уж не синий, зеленый. Ставила к печи тяжеленные сапоги. Лила водицы, чтобы он ополоснул уставшее лицо. И все ворковала: как скучала по нему; у Фомушки появился третий зубок; Домна с Богдашкой нашли избу в двадцати шагах, раз – и прибежали гости.
– Братец, чего не сказываешь женке, как волчью стаю одолел? – ворвался в тихую беседу задорный голос Ромахи. – А еще о том, что младший братец подмогу привел.
– Волчью стаю?
У Сусанны тут же ослабели ноги, так и села бы на пол, ежели бы муж не поддержал, не прижал к себе крепко.
– Слушай ты его боле. Языком-то мелет, – неохотно сказал он.
И женка сразу поняла: бережет, правды не говорит.
Мужиков усадили за стол, накормили всем сготовленным – и Сусанна поблагодарила старуху, что решила завести стряпни на десятерых.
Ромаха, не подумав поблагодарить стряпух, поменял одежу да отправился в гости, старуха укачала Фомушку и сама легла спать, оставив одну лучину, а Сусанна и Петр сидели, взявшись за руки, и целовались, будто впервые испробовав друг друга на вкус.
– Худо без тебя, – шептал ей муж на ухо.
Позабывши обо всяких запретах, они согревали друг друга на узкой лежанке. Петровы руки вновь и вновь гладили ее пополневшую грудь, потом спускались на бедра, легонько, словно и не сильный казак, что одолел волчью стаю и еще сорок недругов.
Сусанна отвечала той же лаской, всматривалась в лицо его. Темнота прятала увечье и открывала не всем ясное: муж ее хорош, лучше и не сыскать.
* * *
Братцы спозаранку ушли на двор воеводы. Сусанна уж испекла пшеничного хлеба и пирогов, вычистила избу сверху донизу, вместе с Домной и вездесущим Богдашкой сходила на реку, перездоровалась со всеми соседками.
А Петр все не ворачивался.
Ромаха давно пришел. Он возился во дворе: чистил пищали, сушил лыжи и заплечные сумы, чинил сапоги – у ретивца оторвались подметки. Он, что было чудно, молчал, только насвистывал что-то про волка и молодца.
Бабье терпение – как снег на крыше. Терпит-терпит да ка-а-ак сползет с громким треском. Сусанна многажды проходила мимо мужнина братца и все не решалась завести беседу.
– Пирогом-то накормишь? – наконец спросил Ромаха, встал с чурбака и потянулся, как довольный, разомлевший на солнце пес.
– Словно когда-то голодным ходил. – Сусанна разгневалась для вида, а сама побежала накрывать на стол да кормить окаянного родича.
Наконец, когда он насытился и вытер пальцы о края вышитой красным скатерки, молвила:
– Верно говоришь, не врешь? И правда мужа моего от смертушки спас?
Довольный Ромаха не стал отпираться и изображать молчуна, вывалил на нее весь ворох пережитого: зарубки на деревьях, в коих и не разобраться, лыжи, разлетевшиеся на куски, долгий путь по вогульским буеракам и помощь.
– Вот какой оберег неруси нам дали. – Он отыскал в заплечном братнином мешке волка с огромной пастью. – Гляди!
Сусанна взяла волка в обе ладошки, вгляделась в его крохотные глаза-бусины и решила, что будет он лежать в сундуке с самыми ценными вещами.
– Можно с вами жить буду? Богоматерью клянусь, я… – Ромаха запнулся, не желая называть свой грех.
– Ежели не будешь на меня глядеть, – милостиво разрешила Сусанна. – Только помни: я тебе сестрица, об ином и мыслить не смей. Про женку свою Параню думай, про сынка.
Ромаха дернул серьгу в левом ухе, поморщился – видно, перестарался. Всякий бы сейчас разглядел на приятном лице его явное нежелание соглашаться с мудрыми словами Сусанны.
– Чего? – резко спросила она, всей душой желая, чтобы у мужа не было никаких братцев, никаких клятв и обязанностей по воспитанию недорослей.
– Божусь пред… – Он не закончил, глазами указав на две иконы – Христа Спасителя в серебряной ризе и Николая Угодника.
Тем беседа закончилась. Она выгнала Ромаху во двор, чтобы накормить сынка без лишних глаз. Оголодавший Фомушка радостно чавкал, щурил синие глазенки и не жалеючи дергал мать за длинную косу.
Оббив порог, Ромаха вернулся в избу, принялся для виду что-то мастерить – ложку иль миску. Сусанна возилась с грязными мисками да горшками, склонилась над лоханью, терла щелочь. И хребтом своим чуяла: глядит, несмотря на все обещания.
Петр пришел домой в сумерках, довольный. На все вопросы домочадцев отвечал загадочным:
– Чуть погодите, я вам все расскажу про воеводу да про дела. Настанет срок.
А еще заставил женку, что собралась уже спать, выйти во двор. Накинув на рубаху сирейский платок, она, позевывая, отправилась вслед за мужем – разве можно спорить с хозяином? – и тут же радостно завопила:
– Вернулся!
– Куда там! Я его привел, – сказал Петр и потрепал Белоноса по длинным, стоящим торчком ушам.
Пес согласно гавкнул и съел две миски похлебки, оголодав за две седмицы свободы.
8. Бабы
Весна в Сибири приходит быстро. Раз! – почернел снег на пригорках, скукожился, подернулся тоской по былому разгулу. Два! – побежали ручьи звонкие, сказать бы чистые – а нет, полно всякого сора. Три! – выглянуло солнце да обсушило мокроту.
Василий Парильщик[86] принес верхотурским землям настоящее тепло. Земля, раскинувшаяся под благодатными лучами солнца, так и манила к себе: прижмись ладонями, поблагодари матушку, помолись о добром урожае.
– Неспроста печет. Хорошо земля уродит, – обещала Леонтиха. И добавляла, будто с укором: – Не ленись, дочка.
Она теперь часто выходила во двор, садилась на лавку – два чурбана да меж ними грубо отесанная доска – и грелась. Фомушку устраивали рядом, кутали в теплые одежи, а он так и норовил все сбросить с себя да поползти, будто кутенок, по доброй черной земле.
У Сусанны весной прибавилось работы.
Двор Леонтихи зарос бурьяном: желтыми космами стелился пырей, там и сям возле
