Шеннон Дрейк - Фрейлина
— Я знаю, кто это будет, — с горечью ответила королева.
Утром Дарнли вернулся в покои своей жены. Приближенные дамы сразу же ушли в соседнюю комнату, но одна из Марий приложила ухо к двери, выходившей в коридор, чтобы не пропустить приближающуюся опасность, а все остальные стали подслушивать разговор супругов, прижавшись к стене.
Генри Стюарт, лорд Дарнли, был готов расплакаться. Он говорил прерывающимся голосом:
— Мария, убийство не должно было случиться.
Гвинет не могла видеть королеву, но чувствовала, насколько возросла ненависть Марии к мужу. Ничего этого не случилось бы без его участия. Но королева ласковым голосом сказала, что прощает его. Потом она стала говорить о том, что он тоже может оказаться в заточении. Очевидно, она убедила мужа, что их обоих жестоко и безбожно используют слишком честолюбивые лорды, которые хотят добиться власти для себя.
Позже в тот же день, когда Дарнли привел к королеве тех лордов, которые так подло напали на нее, она с такой же неотразимой силой убеждения заверила их, что они будут прощены.
В этот момент кто-то сказал, что в Холируд прибыл Джеймс Стюарт.
— Мой брат здесь? — спросила королева, и было очевидно, что приход Джеймса ей приятен.
Гвинет рассматривала его появление не так радостно. В конце концов, Джеймс пытался поднять мятеж против Марии. Но сейчас королева, видимо, помнила лишь о том, что Джеймс был рядом и помогал ей, когда она только что приехала в Шотландию, такая молодая и так мало знавшая о том, что происходило в ее стране.
Но, когда Мария увидела Джеймса и бросилась к нему в объятия со словами, что ничего из этих ужасов не случилось бы, если бы он был с ней, брат ответил ей сурово. Гвинет не смогла расслышать его слова, но наблюдала за лицом Марии и видела, как королеву охватывают ярость и негодование.
Затем королева вскрикнула, словно от внезапной боли, сказала, что у нее начинаются роды, и попросила прислать к ней повивальную бабку, что и было мгновенно исполнено.
Мария потребовала, чтобы из комнаты вышли все, кроме ее придворных дам. Как только все остальные ушли, она перестала играть свой спектакль и осторожно рассказала о том, какие у них есть возможности.
В эту ночь план побега был осуществлен.
В полночь к ним пришел Дарнли. Он и королева вместе незаметно спустились вниз по той потайной лестнице, по которой убийцы смогли войти к Марии во время ужина. Королева заранее предупредила о побеге своих служанок-француженок, и те тайно провели ее по коридорам.
Гвинет сторожила дверь замка, когда королева и Дарнли выходили из Холируда, и она же быстро провела их через аббатство, мимо кладбища. На одну полную боли секунду королева остановилась возле свежей могилы — Гвинет была уверена, что это могила Риччо. Дарнли побледнел и стал извиняться перед Марией.
— Тише! — предупредила Гвинет. — Сейчас вам надо уйти. Для сожалений нет времени, ваша милость.
Перед стенами аббатства их ждали остальные участники побега, которых предупредили заранее. Мария села на коня сзади Эрскина, была также приготовлена лошадь для Дарнли и еще одна для Гвинет.
Началась ночная скачка. Беглецы рассчитывали добраться до замка Данбар. За это время Гвинет еще лучше поняла, почему королева возненавидела своего мужа. Теперь, когда Дарнли не был под защитой, он начал бояться, что их поймают мятежники, которых он только что предал. Он был в таком ужасе, что жестоко гнал коней.
— Мой супруг, имейте жалость к моему положению, — стала просить королева.
— Если этот ребенок умрет, мы сможем родить других. Вперед! — беспечно ответил ее муж.
После пяти долгих часов трудной скачки они в конце концов достигли Данбара, и там королева наконец смогла отдохнуть.
Гвинет, обессилевшая в пути, тоже упала в постель, но не смогла уснуть. За ночь она несколько раз начинала дремать и каждый раз снова просыпалась. Но даже во сне она слышала голос лорда Дарнли — Генри Стюарта, воображавшего себя королем Шотландии: Если этот ребенок умрет, мы сможем родить других.
Нет, если бы этот ребенок умер…
Этот человек никогда не будет отцом короля. Даже ради страны или ради долга Мария больше не должна никогда позволить ему приблизиться к себе.
Гвинет проснулась и заплакала. Ее охватила огромная тоска по собственному малышу — и по утешающим объятиям его отца, мужчины, который не дрогнет и не отступит. Рован никогда не мог бы восстать против королевы, а потом плакать и просить, чтобы ему отсрочили наказание.
Она лежала в этой постели, дрожа и страдая от боли, и чувствовала себя невероятно одинокой. До сих пор она не представляла себе, что такое огромное одиночество возможно.
Мария вырвалась на свободу. Лорд Гордон, прощенный королевой старший сын того лорда Гордона, который воевал против нее, и Джеймс Хепберн, лорд Босуэл, уже призывали на помощь королеве жителей окрестных деревень. Эти двое даже не ложились спать.
Они победили, и она должна была бы благодарить за это судьбу. Они все могли бы погибнуть в бешеной суматохе нападения или быть схвачены и убиты во время побега.
Гвинет сказала себе, что действительно благодарна судьбе. Вот только кроме благодарности она чувствует еще кое-что.
Одиночество.
Босуэл и Хантли с изумительной быстротой исполнили свой долг перед королевой.
За несколько дней они собрали восемь тысяч бойцов. Конечно, увеличить войско королевы помогло и ее собственное обращение, в котором она просила, чтобы жители окрестностей замка Данбар встретили ее в Хеддингтоне, имея при себе запас еды на восемь дней.
В конце марта беременная Мария мчалась на коне во главе своих войск, а рядом с ней был очень несчастный Дарнли. В пути они услышали о том, что предводители мятежа покинули Эдинбург. Узнав, что Дарнли предал их, они бежали, боясь за собственную жизнь.
Мария выполнила то, что обещала, — вступила в Эдинбург победительницей.
Для Гвинет было огромным облегчением, что Марии не пришлось давать сражение. Она была рада и тому, что большинство мятежников бежали, хотя они и заслуживали смертной казни за убийство.
Ей также было приятно, что эти события каким-то образом привели Марию к решению простить своего брата Джеймса, хотя упорно ходили слухи о том, что его подпись стояла под соглашением среди имен заговорщиков.
«Раз Джеймс прощен, — думала Гвинет, — то, разумеется, королева должна простить и Рована».
За все это долгое время она получила от своего любимого мужа всего одно письмо. Теперь она иногда боялась, что не сможет узнать Рована. Но затем ее накрывала волна такой боли, что Гвинет убеждалась: она никогда не забудет Рована, раз любит его так сильно.
