Рикарда Джордан - Изгнанница. Клятва рыцаря
Авраам из Кронаха первым узнал Герлин. Он опустил меч и поспешно попытался прикрыть свою наготу рукояткой. Затем он разразился истерическим смехом.
— Боже мой, госпожа… Линдис! Как же вы нас напугали! Мы уже подумали, за нами пришел этот Бертольд из Бингена!
Соломон весь сжался, узнав Герлин, — так ему было стыдно. Похоже, он задумал усыпить бдительность шпиона и разоблачить его, выйдя из воды в другом месте. Оружие для такого случая было наверняка заготовлено заранее — лекарь был человеком весьма предусмотрительным. Однако, похоже, ему и в страшном сне не привиделось бы, что Герлин могла следить за ними!
— М-да, госпожа Герлин, вот вы нас и подловили, — хихикая, сказал Авраам. — Так сказать, с поличным. Что вы здесь делаете?
Герлин даже не взглянула на него. Она не могла оторвать глаз от Соломона, его изумленного лица — и улыбки, которая снова играла в его глазах.
— Это… это было не… не из-за… — Герлин пыталась найти отговорку, а ее взгляд снова начал блуждать по его совершенному телу, и с этим она ничего не могла поделать.
Соломон схватил колючую ветку ежевики, чтобы прикрыть свою наготу, и застонал, уколовшись. Напряжение Герлин наконец вылилось в смех. Она сняла с себя шаль, которую накинула поверх рубашки, и протянула ее лекарю.
— Мой… мой знак, господин рыцарь…
На самом деле она ждала упрека, однако Соломон с улыбкой взял шаль. С теплом и… нежностью?
— Вы напугали меня до смерти, однако вы сейчас невероятно очаровательны, — ласково произнес он, не в силах оторвать от нее глаз. — Если бы в мире все было устроено по-другому…
Последние слова были сказаны очень тихо, сиплым голосом, он скорее обращался к себе, а не к Герлин. Молодая женщина снова смутилась.
— Я… я, пожалуй, пойду, — прошептала она и скрылась в кустах.
Герлин ни разу не обернулась, и когда вслед за ней Соломон вернулся в повозку, никто из них не проронил ни слова. Однако она долго не могла заснуть, ругая себя за чрезмерное любопытство. Что Соломон мог о ней подумать? Станет ли он возвращаться к этой теме утром?
Только перед рассветом Герлин погрузилась в беспокойный сон, а утром она сразу же присоединилась к Марте, чтобы помочь ей приготовить кашу на завтрак. Господин Мартинус разнообразия ради не жаловался на недомогание — после тайком добавленного Соломоном снадобья он спал долго и крепко. Авраам, похоже, пребывал в прекрасном расположении духа — да и Соломон был сама любезность, однако не решался посмотреть Герлин в глаза. Он впервые заговорил с ней, когда им пришлось занять свои места в повозке.
— Я надеюсь, мой запах больше не оскорбляет ваше обоняние, — сказал он, глядя прямо перед собой.
Герлин смущенно улыбнулась.
— На самом деле вы никогда мне не были противны, — тихо произнесла она.
Соломон бросил на нее испытующий взгляд. Затем он взял ее шаль и протянул ей.
— Вот… ваш знак, — его голос звучал хрипло. — Я возвращаю вам его, пока… пока я не утонул в вашем запахе.
Герлин взяла шаль и накинула ее на плечи. Она все еще хранила тепло его тела.
— Я буду… — прошептала она, — я буду носить ее как ваш знак.
Когда во время дневного привала Герлин играла с Дитмаром в солнечных лучах, к ней присоединился Авраам. Как ни в чем не бывало, он стал рассказывать ей о еврейском обычае обрезания. Герлин залилась краской, однако Авраам сделал вид, что не заметил этого. Только в конце разговора на его лице появилась знакомая лукавая улыбка.
— Но, как вы сами удостоверились, это совсем не мешает нам обнажать меч, — заметил он.
Монастырь цистерцианцев в Эбербахе был основан почти шестьдесят лет тому назад учредителем ордена Бернардом Клервосским. Этот семейный монастырь рода Катценельнбогенов, из которого происходил епископ Мюнстера, снискал добрую славу. Он располагался в лесистой долине неподалеку от Рейна и отличался весьма примечательными сооружениями и садами. Особенно выделялась монастырская церковь, которая была построена недавно и имела внушительный вид. Однако монашеская община еще не обзавелась гостевым домом — что не помешало обитателям монастыря радушно принять магистра Мартинуса и его спутников.
— Вы можете расположиться в сакристии, — предложил им настоятель Герхард, — …а для ваших женщин мы приготовим комнату возле огорода.
Сакристия находилась в недавно освященной монастырской церкви, и Соломон совершенно не был рад такому месту для ночлега. Монахи поднимались во втором часу ночи на вигилию, а затем ежечасные молитвы продолжались до восхода солнца. Похоже, отдохнуть в комнате возле моленной не удастся.
Герлин, Марии и Марте повезло чуть больше. Хоть их комната оказалась кладовой для инструментов, находилась она в спокойном месте, возле огорода, от которого исходили пряные ароматы. Соломон деловито обсуждал с монахом-аптекарем использование растений в лечебных целях, а вот господина Мартинуса, к ужасу Марии, аромат тимьяна и розмарина толкал на всякие глупости.
Герлин услышала, как они шептались во время вечерни.
— Приди, тебе ведь этого тоже не хватает, мышка! Вчера я заснул, но сегодня ночью… я буду целовать тебя в облаке благоуханий… ароматы будут опьянять нас… я…
— Мастер… я прошу вас… это ведь монастырь! — Мария испуганно отстранилась, когда он хотел поднять ее вуаль. — Если нас увидят… господин… мастер… Они не разрешили даже господину Фридерикусу и его законной жене ночевать вместе…
Мастер Мартинус рассмеялся.
— Ах, мышка, что же может случиться? Ну хорошо, было бы немного неловко, но…
— Это было бы распутством! — воскликнула Мария и в ужасе замерла: не услышал ли кто ее слов? — И кто знает, что они тогда со мной сделают!
Герлин прекрасно понимала причину ее беспокойства. С господином Мартинусом наверняка ничего не произойдет, его разве что с позором выгонят из монастыря. А вот с Марией все обстояло бы по-другому, тем более если магистр не заступится за нее или даже заявит, что она соблазнила его. Потаскуха, занимающаяся своим ремеслом в монастыре, однозначно понесет наказание, которое назначит то ли монастырь, то ли даже мирской суд. Герлин не знала, к чьим владениям относится Эбербах, к городу или к графству. В последнем случае господин мог смилостивиться, но в первом… Герлин не была осведомлена, как все устроено в новых городах, однако слышала, что там во всем царит порядок. Наверняка потаскухам разрешалось предлагать свои услуги только в определенных местах и, возможно, лишь в том случае, если их знали в городе и они отдавали кому-то часть заработка. Мария могла оказаться у позорного столба или получить наказание плетью. Предаваться в саду монастыря любовным утехам означало плевать в лицо Богу!
