Виктория Холт - Дочь обмана
— Не уходи… Я все сделаю… Все, что ты хочешь… Даже «Мауд».
Наконец, я уже в театре, рядом с Чарли и Робером Буше в ложе напротив сцены. Занавес поднялся, и появилась Дезире. Она выглядела восхитительно в платье, которое не было ни слишком тесным, ни болтающимся, ни слишком открытым, ни неряшливым.
Зал взорвался громкими аплодисментами, так всегда встречали появление мамы, и вот уже она поет «Чем могу быть вам полезна, мадам?», прежде чем закружиться по сцене в своем неподражаемом танце.
В антракте в ложу поднялся Долли. Он сказал, что спектакль публике нравится, и с Дезире провала быть не может. Она имеет публику, которая с нетерпением ждет ее появления.
— Значит, вы не жалеете, что не пригласили Лотту Лэнгтон? — не удержалась я от вопроса.
Он выразительно посмотрел на меня, словно хотел сказать: «Ну, ты-то ведь все понимаешь».
Он исчез, и мы расселись, чтобы насладиться последним актом.
Прежде чем погасли огни, я заметила, что кто-то внизу, в партере, пытается привлечь мое внимание. Я вдруг ощутила, как внутри меня поднимается волна радости. Это был Родерик Клэверхем. Я подняла руку и, дав понять, что узнала, улыбнулась ему. Он ответил улыбкой. Я взглянула на Чарли. Он обсуждал шоу с Робером Буше и явно не видел своего сына. Я не стала говорить ему, что Родерик в театре. Я уже усвоила урок и размышляла над тем, все ли понял Родерик.
Спектакль закончился сумасшедшей овацией. На сцену посыпались цветы, и Дезире произнесла коротенькую речь. Прижав к груди руки в деланном смущении, она сказала, что самая большая радость для нее это играть для них.
— Я знала, что вы полюбите «Мауд». Я полюбила ее с самого начала.
Публика направилась к выходам. Я поймала в толпе еще один взгляд Родерика. Он повернулся ко мне и улыбнулся. Я взглянула на Чарли, он по-прежнему не видел своего сына.
Я пошла в гримерную Дезире вместе с Чарли и Робером. Марта проворно помогала ей переодеваться. Все выпили шампанского.
Дезире поцеловала Долли и сказала:
— Видишь, я справилась!
— Ты была великолепна, дорогая, — заметил Долли, разве я не говорил, что так и произойдет?
Робер произнес со своим забавным французским акцентом:
— А что, Ноэль уже достаточно взрослая, чтобы выпить шампанского?
— Сегодня — да, — сказала мама. — Подойди, дорогая. Давай выпьем за хорошее…
Мы выпили за «Мауд». Примерно через полчаса мы собрались домой. Томас поджидал нас в экипаже.
Прежде чем распрощаться, было множество поцелуев и поздравлений, потом мы сели в экипаж — мама, Марта и я. На улицах было не очень людно, публика уже разошлась.
— Ты, должно быть, очень устала, — сказала я маме.
— О, дорогая, так и есть. Я намереваюсь спать завтра до полудня.
Недалеко от дома я заметила девушку. Она стояла неподалеку от фонаря, свет падал на ее лицо. Она выглядела удрученной, и я задумалась, что она делает здесь в такой поздний час. Томас спрыгнул с козел и открыл дверцу экипажа. Мама вышла, и я заметила, что девушка сделала шаг в ее сторону. Лицо ее по-прежнему сохраняло напряженное выражение. Раньше чем я вышла из экипажа, она быстро повернулась и пошла прочь.
— Ты видела эту девушку? — спросила я.
— Какую девушку?
— Ту, что стояла здесь. Похоже, она поджидала тебя.
— Должно быть, хотела взглянуть на графиню Мауд, — заметила Марта.
— Да, но что-то в ней было необычное.
— Еще одна из помешанных любительниц театра, — сказала Марта, — думает, что она может стать второй Дезире. Не сомневаюсь в этом. Почти все они такие.
— Ну, идем, — сказала мама, — не знаю, как ты, но я уже наполовину сплю.
Несчастный случай
Постановка «Графини Мауд» стала очередным успехом Дезире. Это произошло через три недели после премьеры, в четверг, когда должен был состояться дневной спектакль. Мама уехала в театр, я собиралась сделать кое-какие покупки, потом зайти в театр после спектакля и вернуться вместе с мамой домой. Так бывало часто. Это давало возможность немного побыть вдвоем.
Только я вышла из дому, как увидела Родерика Клэверхема.
— Привет! — сказал он, и несколько секунд мы стояли, улыбаясь друг другу.
— Вы все еще в Лондоне? — спросила я.
— Я уже побывал дома и вернулся.
— Как там древности?
— Пока никаких новых открытий. Я надеялся вас увидеть. И уже был здесь раз или два с той же целью. Сегодня повезло.
Мне польстило признание, что он искал встречи со мной.
— Вы собирались зайти к нам?
— Я подумал, что при сложившихся обстоятельствах это не очень удобно. Не так ли?
— Возможно…
— В то время как случайная встреча…
— Это, конечно, совсем другое дело.
— Куда вы собрались?
— Всего лишь сделать кое-какие покупки.
— Могу я присоединиться к вам?
— Вам будет неинтересно.
— Ну почему же?
— Я не собираюсь покупать что-то определенное, просто хотела убить время, чтобы подойти к театру к концу спектакля и вернуться домой вместе с мамой.
— Тогда я провожу вас до самого театра.
— До окончания спектакля еще два часа.
— Значит, мы можем хорошо погулять. Вы покажете мне эту часть Лондона. Может быть, мы сможем выпить где-нибудь по чашке чая? Или вам это кажется скучным?
— Совсем наоборот.
— Тогда пошли?
— Вы, конечно, больше всего интересуетесь прошлым, — сказала я, когда мы начали нашу прогулку, — но, полагаю, здесь нет ничего столь древнего, как ваши римские находки. Мою гувернантку привлекает этот район. Он связан с театральной жизнью, а она очень привязана ко всему этому.
— Возможно, потому, что живет в театральной семье.
— Да, возможно, но, честно говоря, Мэтти[6] пренебрежительно относится к ее достижениям. Когда некоторые люди встречаются с кем-то, кто достиг вершины, они рассматривают этот успех как низшую ступень того, чего они могли бы достичь сами, особенно если они еще не сделали и первого шага к своей цели. Понимаете, Мэтти воображает, что она великая актриса и только впустую тратит время, занимаясь учительством.
— А я думал, что она гордится своей нынешней ученицей.
— Мы, в общем-то, с ней ладим. Думаю, в глубине души она сознает тщетность своих надежд. Но вы, наверное, заметили, что люди получают удовольствие, когда предаются мечтаниям?
— Весьма возможно.
— Это самый легкий путь. Мэтти живет в воображаемом мире, видит себя на сцене в прекрасном спектакле, где играет леди Макбет, принимает аплодисменты, цветы, а на следующее утро читает в газетах о своей гениальности. И при этом она не переживает всю эту нервотрепку, ужасающие сомнения, ночные кошмары перед премьерой, то есть все то, через что в реальной жизни проходит моя мать.
