Виктория Холт - Дочь обмана

Виктория Холт

Дочь обмана

Лондон

Дезире

Я часто думаю, что моя жизнь могла сложиться совсем иначе, если бы в нее так драматично не вторглась Лайза Финнелл. И вообще о том, что, если бы люди не оказывались порой в определенном месте в одно и то же время, они бы даже не подозревали о существовании друг друга и их жизнь протекала бы совершенно по-иному.

Я не поверю, что во всем Лондоне, да, пожалуй, и во всей Англии, найдется другой такой дом, как наш. Знаю только, что я счастлива, что была его частью, и все потому, что в нем доминировала такая беззаботная, невероятно деятельная, неподражаемая и всеми обожаемая Дезире.

В те времена придавалось огромное значение социальному статусу, и протокол в людской соблюдался столь же неукоснительно, как и в высших кругах. Но Дезире была исключением. С Кэрри, молоденькой служанкой, она обходилась точно так же, как с миссис Кримп, домоправительницей. Не всегда при одобрении со стороны миссис Кримп. Но Дезире игнорировала это.

— Привет, Кэрри, как твои дела сегодня, милочка? — спрашивала она, встретив девушку где-нибудь в доме.

У Дезире все были «милочки» и «дорогуши». Кэрри расплывалась от удовольствия.

— Со мной все в порядке, мисс Дэйзи Рэй, — говорила она, — а вы как?

— Держусь, держусь, — отвечала Дезире с улыбкой. Если она и подозревала о неодобрительных взглядах миссис Кримп, то не подавала виду.

В доме все любили Дезире. Исключение составили две гувернантки, которые появились, когда мне было пять лет, чтобы заняться моим первоначальным образованием. Одна уволилась через несколько месяцев, потому что в дом вечно кто-то приходил или уходил из него в поздние часы, а она нуждалась в отдыхе. Вторая ушла учить дочку графа, это более соответствовало тому, на что она претендовала.

Но большинство людей, раз уж они признали, что этот дом не похож ни на какой другой, попали под обаяние Дезире — Марта Ги со своего рода безраздельной нежностью; миссис Кримп с причмокиванием губами и невнятным бормотанием, вроде «вот чего еще я должна ожидать»; Дженни, горничная, с крайней пылкостью, потому что в мечтах надеялась стать второй Дезире, Кэрри с неподдельным восторгом, потому что никто до сих пор не давал ей осознать собственную значимость; Томас, кучер, потому что верил, что такая знаменитая особа, как Дезире, может позволить себе поступать несколько необычно, если это ей нравится.

Что же касается меня, то Дезире была центром всей моей жизни.

Я помню один случай, мне было тогда около четырех лет. Как-то ночью я проснулась, разбуженная взрывами смеха, доносившимися откуда-то снизу. Я села и прислушалась. Дверь в комнату няни оставалась открытой. Я подкралась к ней и, увидев, что няня крепко спит, надела свой халатик и спустилась по лестнице. Смех доносился из гостиной. Я подошла к двери и нажала на ручку.

Дезире в длинном бледно-лиловом шелковом платье сидела на софе, ее золотые волосы были собраны над лбом и перехвачены черной бархатной лентой с блестящими каменьями. Каждый раз, когда я видела Дезире, меня поражала ее красота. Она походила на героиню одной из тех прекрасных сказок, которые я так любила, но чаще всего я думала о ней как о Циндерелле[1], когда та отправилась на бал и нашла своего принца — только Дезире нашла нескольких.

Двое мужчин сидели рядом с Дезире, третий стоял, наклонившись к ней, и смеялся. Их черные смокинги составляли прелестный контраст с шелком ее платья цвета лаванды. Когда я вошла, все смолкли и уставились на меня. Настоящая живая картина.

— Это что, вечеринка? — спросила я, намекая, что хотела бы поучаствовать.

Дезире раскинула руки, и я бросилась в ее душистые объятия.

Потом она представила меня компании. Она сказала:

— Это мое сокровище — Ноэль, потому что она родилась в день Рождества. Это лучший рождественский подарок, который я когда-либо получала.

Я уже слышала это. Она не раз говорила мне: «Ты родилась в день Рождества, поэтому тебя назвали Ноэль, что означает день рождения в день Рождества». Она добавляла, что это особая честь, потому что я разделяю день рождения с Иисусом.

Что же касается меня, то я в тот момент понимала лишь, что происходит вечеринка и я в ней участвую.

Я помню, как сидела на коленях Дезире, а она с мнимой серьезностью знакомила меня с членами компании:

— Это Чарли Клэверхем, а это мосье Робер Буше… А это Долли.

Это были те трое, которых я заметила рядом с ней, когда вошла в комнату. Я оглядела их — особенно внимательно Долли, потому что мне показалось странным, что мужчину называют женским именем. У него были правильные черты лица, красивые усы, слегка рыжеватые, и от него сильно пахло — как я узнала позже, когда стала разбираться в таких вещах, — смесью дорогих сигар и виски. Я также узнала, что это был Дональд Доллингтон, актер и импресарио, известный в театральных кругах под непочтительным прозвищем Долли.

Все они уделили мне большое внимание, задавали вопросы и изумлялись моим ответам, поэтому я решила, что вечеринка — это прекрасная вещь. Я восхищалась, пока не уснула и даже не услышала, как Дезире отнесла меня обратно в постель. Я помню только, что была очень разочарована, когда, проснувшись на следующее утро, поняла, что вечеринка закончилась.

Наш дом находился на Друри-Лэйн, рукой подать до театра, что было весьма существенно. Когда я была очень маленькой, это здание с лестницами, ведущими в цокольный этаж, а оттуда вверх, до четвертого, казалось мне громадным. Там всегда происходило что-то весьма интригующее, и это можно было видеть из окон детской, на которые Дезире навесила решеточки, чтобы я не выпала.

У театра толпились люди, продававшие с тележек или лотков всякую всячину — горячие пирожки, лаванду, фрукты, цветы, булавки и ленты, сновали экипажи и наемные кэбы. Я любила наблюдать за всем этим.

Когда мне исполнилось шесть лет, появилась учительница, мисс Матильда Грей. Это уже после того, как дом покинули две гувернантки, которые подыскали себе более подходящие места. Она, должно быть, немного смущалась, когда впервые пришла к нам, и намеревалась последовать примеру своих предшественниц, но по другой причине — она хотела стать актрисой. «Но не как твоя мама, — пояснила она, — не просто петь и танцевать в легких комедиях, а настоящей актрисой».

Я оглядела Матильду Грей. Ее сложение вряд ли подходило для танцовщицы. Моя мама была гораздо выше и имела фигуру, про которую говорят «как песочные часы». Мисс Грей была коренастой коротышкой, и все, что она могла сделать, это кое-как напеть мотив. Но леди Макбет и Порция не должны ни петь, ни танцевать. Однако именно амбиции мисс Грей и заставили ее держаться за это место, потому что оно приближало ее к театральному миру, попасть в который иным путем она и не надеялась.