Гюи Шантеплёр - Невѣста „1-го Апрѣля“
„Если бы она убилась или даже тяжко была ранена, если бы, когда я ее поднялъ на руки, наполовину обезумѣвшiй, я не почувствовалъ бы болѣе бiенiя ея сердца, или, если бы я ее увидѣлъ расшибленной, ужасно изувѣченной“…
Одинъ моментъ, нѣсколько секундъ! Она была такая розовая, свѣжая, полная здоровья, она говорила, смѣялась радостная, и вся эта свѣжесть, эта молодость остались бы однимъ воспоминанiемъ. Эта жестокая вещь могла бы совершиться! Дорогiе, большiе глаза, только что такiе свѣтлые, закрылись бы навсегда угасшiе, ясный голосокъ, вибрирующее эхо котораго отзывалось еще въ ушахъ Мишеля, смолкъ бы навсегда… Да, въ одно короткое мгновеніе все было бы кончено! Кончена радость видѣть и слышать это восхитительное созданіе, въ которомъ такъ много, неисчерпаемый источникъ жизни.
Вдругъ страстная надежда сдѣлать ее своей, унести ее далеко, отвоевать ее у другихъ и у нея самой, стать наконецъ силой любви властелиномъ ея сердца, любимымъ — это стало бы пустой мечтой, исчезнувшей химерой… Подъ впечатлѣніемъ этой открывшейся ему на мигъ пустоты, на краю бездны, отъ которой онъ не въ силахъ былъ оторваться, Мишель прекрасно чувствовалъ, что вотъ уже съ мѣсяцъ эта надежда была его жизнью, всей его жизнью, единственнымъ смысломъ его существованія. И что бы онъ ни дѣлалъ, о чемъ бы ни думалъ, онъ видѣлъ Сюзанну мертвой, переживая, какъ въ воспоминаніи, ужасныя событія, которыя могли произойти, и тогда два слова постоянно къ нему возвращались, подобно машинальному припѣву, и онъ повторялъ ихъ безсознательно, мысленно или устами: „моя дорогая, моя дорогая“…
Онъ сѣлъ, опершись локтями на столъ, сжимая обѣими руками виски. Нѣчто въ родѣ рыданій безъ слезъ потрясало его широкія, ослабшія плечи. И однако, мало-по-малу, вопреки овладѣвшему имъ кошмару, безпокойству, не покидавшему его, несмотря на успокоительныя слова доктора, необыкновенная радость заполнила его сердце, поглощала все его существо… потому что теперь онъ болѣе не сомневался, онъ зналъ прекрасно, что онъ ее любилъ, маленькую невѣсту „1-го апрѣля“, данную ему случаемъ, любилъ ее страстно.
Часть третья.
I.
Возвращаясь въ Кастельфлоръ къ восьми часамъ, Мишель былъ болѣе спокоенъ. Онъ засталъ въ гостиной г-на Сенваля и Лангилля, пришедшихъ за новыми свѣдѣніями, затѣмъ Робертъ повторилъ ему то, что уже сказала Колетта объ увѣреніяхъ доктора. Почти тотчасъ же вошла г-жа Фовель и увела своего брата къ Сюзаннѣ.
Молодая дѣвушка была очень блѣдна живой, нѣжной бѣлизной, которой въ видѣ контраста слишкомъ рѣзкая и голубоватая бѣлизна простынь и подушки придавали оттѣнокъ слоновой кости; но мало-помалу извѣстная напряженность въ лицѣ ослабѣвала, и нервное возбужденіе, испугавшее Колетту и старую Антуанетту, улеглось. Когда Мишель и его сестра подошли къ постели, Сюзанна тихо улыбнулась, выдвигая немного руку.
Полотняная повязка, окружавшая лобъ, изъ подъ которой вырывалось нѣсколько непослушныхъ прядей, короткая и вся завитая коса, покоившаяся подлѣ ея лица, придавали ему еще болѣе молодое выраженіе. Треморъ поклялся не выказать своего волненія, но онъ боялся своего прерывающагося голоса; не говоря ни слова онъ спряталъ въ своей рукѣ ручку, протянутую ему миссъ Севернъ.
— Мишель, — сказала молодая дѣвушка, — докторъ былъ очень любезенъ, онъ сказалъ мнѣ, что я, какъ дѣти, сумѣла упасть, не причинивъ себѣ вреда, что я удивительная наѣздница, что я выказала хладнокровіе, достойное похвалы, но что въ общемъ не обошлось тутъ безъ покровительства добраго генія.
Затѣмъ жалобнымъ голосомъ, въ которомъ, можетъ быть, было немного безсознательнаго кокетства больной, желающей, чтобы ее жалѣли, она прибавила:
— Я очень испугалась, дорогой Мишель!
Треморъ конвульсивно пожалъ ручку, которую онъ не выпускалъ.
— Я также, — прошепталъ онъ.
— Бѣдный братецъ, — сказала съ удареніемъ Колетта, — онъ былъ почти такъ же блѣденъ, какъ ты.
Глаза Сюзанны остановились болѣе внимательно на ея женихѣ.
— Значитъ, вы бы горевали, если бы я умерла?
Онъ имѣлъ силу улыбнуться.
— Какой коварный вопросъ! Вы бы, значитъ, не горевали, если бы я умеръ?
— Да, я бы очень горевала.
— Но скажите мнѣ, — спросилъ онъ, ставъ на колѣни подлѣ постели, — вы не страдаете? что вы чувствуете?
Она легко покачала головой.
— Я не страдаю. Я очень устала, затѣмъ у меня немного болитъ голова, вотъ и все. Докторъ правь, Мишель, это чудо; только старикъ докторъ невѣрующій. Я же благодарю Бога, защитившаго меня. О! Я Ему такъ благодарна! У меня не было ни малѣйшаго желанія умереть. Вы Его тоже возблагодарите? Неправда ли?
— Да, Занночка.
Она улыбалась еще, такая хорошенькая, такая чистая, что слезы выступили на глазахъ Мишеля. Онъ наклонился и поцѣловалъ завитую косу.
— Спите хорошо, — пробормоталъ онъ.
— И вы также, — отвѣтила она тихо.
Затѣмъ, когда Треморъ дошелъ до двери, она позвала его опять.
— А Пепа, Мишель, моя бѣдная Пепа?
— Она спокойно упала на всѣ четыре ноги, ваша ужасная Пепа, — сказалъ онъ, поклявшись самъ про себя не поручать болѣе „ужасной Пепѣ“ свое самое дорогое сокровище.
На слѣдующій день Сюзанна оставалась въ постели очень разбитая; но на третій день докторъ поздравилъ ее съ перемѣной къ лучшему, и такъ какъ она безропотно покорилась предписанію хранить еще полный покой въ продолженіе двухъ дней, ей было разрѣшено подняться.
Прибывъ въ Кастельфлоръ, Мишель нашелъ ее въ будуарѣ, гдѣ она послушно лежала. На ней былъ одинъ изъ капотовъ Колетты и, хрупкая, затерявшаяся въ просторныхъ складкахъ розоваго сюра, съ хорошенькой головкой, поднимавшейся изъ кружевъ, она получила особую прелесть хрупкости. Ея глаза были еще окружены синевой. Волосы, какъ и наканунѣ, были заплетены въ косу, но непокорные продолжали завиваться; подъ ихъ непослушными завитками на лбу угадывалась маленькая ранка, прикрытая пластыремъ.
Въ этотъ моментъ, когда Мишель входилъ, г-жа Фовель, стоя подлѣ кушетки, поправляла подъ головой Сюзанны подушки изъ мягкаго шелка и, видя молодую женщину такой нѣжно внимательной, съ почти материнскими заботами, онъ почувствовалъ къ ней порывъ большой нѣжности.
— Посмотрите, сударь, — воскликнула весело Колетта, — хорошенькая маленькая дѣвочка, играющая въ больную, въ платьяхъ своей мамы.
— Это игра, дѣйствительно? — спросилъ сердечно Треморъ.
— Почти, — пробормотала Сюзанна.
Она, казалось, хорошо себя чувствовала, завернутая въ мягкій шелкъ, вся отдавшись покою, съ головой, зарывшейся въ пухъ подушки. Солнце проникало въ открытое окно съ порывами легкаго ветерка; очень нѣжный запахъ цвѣтовъ носился между изящными и драгоцѣнными предметами, и Сюзанна наслаждалась, чувствуя себя искренно любимой Колеттой, г-мъ Фовелемъ, дѣтьми, всѣми друзьями, которыхъ она не видѣла, но которые прибѣгали въ Кастельфлоръ, чтобы справляться о ней, любимой въ особенности этимъ серьезнымъ и иногда такимъ суровымъ, сдѣлавшимся внезапно очень кроткимъ, почти нѣжнымъ женихомъ.
