Элизабет Эссекс - Страсть и скандал
— Да, возможно. Возможно, что и нет. — Дядя был опечален, даже несчастен из-за нее. Брови все еще сурово нахмурены, уголки рта опущены. Он погасил сигару. — Просто пообещай мне, что подумаешь еще, прежде чем откажешь ему. Обещай, что дашь ему шанс доказать, что он достоин тебя.
Такого шанса не было. Не было уже с того момента, как она увидела мерзавца в жадных объятиях тети Летиции. Но она и без того заставила дядю страдать. Хватит для одного вечера. Она сказала уже достаточно. Лорду Саммерсу нужно время, чтобы посмотреть на дело ее глазами. Остается надеяться, что он приглядится к Беркстеду и, в свою очередь, сам все поймет.
Но в данный момент было благоразумным отступить.
— Обещаю, дядя.
Это будет не последняя ее ложь. И не прошло пяти минут, как она солгала снова.
Потому что Беркстед, должно быть, был там, на веранде, и подслушивал ее разговор с дядей. И у него действительно был слуга-соглядатай в резиденции, которому он платил. Потому что через считанные минуты после разговора с дядей лейтенант снова напал на нее с новыми изощренными угрозами.
Чтобы успокоиться, Катриона пошла во двор позади дома, где был крошечный садик. Настало время подумать о будущем. О том, чего она хочет. Как сможет воспользоваться деньгами в своих целях, если дядя — после того как она так его разочаровала — все-таки сдержит обещание. У нее не было желания возвращаться в Шотландию, но она понимала, что придется свить свое гнездо как-нибудь и где-нибудь. Возможно, здесь, в Индии. Или дальше к северу, в королевстве Пенджаб или в Кашмире, свободных от британского влияния или присутствия. Танвир Сингх посоветует ей, куда бы она могла отправиться.
И вдруг здесь же оказался шакал. Вырвал ее из мира грез, где были путешествия, караваны и торговцы-лошадники. Материализовался из мрака, как фантом, безмолвный и угрожающий.
— Вот она где. — Беркстед снова перегородил ей дорогу, улыбаясь самоуверенно и многозначительно. Точно змея, выследившая добычу! — Моя элегантная и сдержанная маленькая нареченная.
Катриона чуть не набросилась на него, отчаянно пытаясь прекратить отнюдь не элегантный, несдержанный стук своего сердца, отчего на шее забилась жилка. Ей следовало этого ожидать. Помнить, что он болтал насчет того, что платит слугам.
Ее терзали гнев и отвращение, но она старалась говорить тихо, опасаясь, что ее могут услышать.
— Лейтенант, я не ваша нареченная. И никогда на это не соглашусь. И вы это знаете.
Он улыбнулся и покачал головой, как будто это она была так ослеплена в своем упрямстве. Потом, наклонившись к ней, шепотом угрожающе произнес:
— Иногда узнаешь очень забавные вещи. О вас, например.
Она не собиралась хватать эту смертельную наживку.
— Вы же знаете, что не нравитесь мне.
— Честно. Очень честно. Но в данный момент и вы не особенно мне нравитесь. Но вот ваше приданое, напротив, не растеряло своей привлекательности.
Его небрежное открытое презрение заставило ее голос зазвенеть как струна.
— А, сарказм. Что-то новенькое. Уверена, дяде будет интересно это послушать. — Ей бы повернуться к нему спиной и уйти тем же путем, как пришла сюда, но Катрионе не хотелось показывать ему спину — в его взгляде, в темной глубине его глаз светилась радость хищника. Поэтому она попятилась к лестнице, чтобы уйти со двора.
— Возможно. Но, полагаю, ваш дядя не станет слушать нашу маленькую перебранку. Если честно, я уверен в этом.
Да, он был полон самоупоения. Катриона проглотила кисловатый привкус страшного подозрения, который уже подступал к горлу, и ждала.
Он не заставил ее долго терзаться неведением. Слишком был рад, слишком самоуверен, чтобы молчать.
— Да, вас удивит, сколько всего я про вас знаю. Ведь ваш отъезд из Шотландии был весьма скоропалительным, не так ли?
Жесткий ком в горле спустился ниже, в грудь, где угнездился, как раскаленный уголек, выжигая остатки хладнокровия. Ей пришлось облизнуть сухие губы и прокашляться, чтобы заговорить.
— Я уехала, когда умерли мои родители. У меня не осталось никого из родных. — Разгорающийся внутри огонь сделал ее голос хриплым.
Злобная улыбка исказила половину его лица. Действительно шакал, а не человек.
— Но это не совсем так, правда?
— Нет, — возразила она с отчаянной решительностью. — Именно так. — В горле так пересохло, что было удивительно — как это ее голос не треснул пополам.
Он улыбнулся со злобным удовлетворением охотника, который знает, что дичь уже в западне.
— Это не совсем то, о чем шепчутся в окрестностях Глазго.
Удушливый жар полыхнул в груди Катрионы, молнией метнулся в руки, прежде чем проложить свой огненный путь к ее животу. Картина встала перед ней непрошеная: отец, холодный и неподвижный, в объятиях смерти, на влажной зеленой траве; глаза устремлены в пустые небеса, и тающее эхо ружейного выстрела жалобно воет в холмах над рекой Эйвон.
Но Беркстед еще не закончил свою забаву.
— Знаете ли, а у меня есть доклад. Расследование, которое я начал от имени лорда Саммерса. — Снова хищный волчий оскал. — Вы ведь не думали, что неизвестная девица может вот так запросто появиться из ниоткуда, чтобы войти в семью резидента, и никто не обратит на это внимания? — Он покачал головой, изумляясь ее предполагаемой глупости. — О нет. Я решил узнать все, что смогу. И раскопал нечто весьма интересное.
Катриона попятилась. Ничего не могла с собой поделать. Животный инстинкт — бежать со всех ног — поднимался в ней со всей слепой яростью. Беркстед олицетворял собой живую, говорящую, смертельную угрозу, как бы ни старалась она себя убедить, что он не может точно знать, что произошло тогда в Шотландии. Ей не хватало смелости, чтобы противостоять этой опасности. Ноги сами собой сделали несколько благоразумных шагов назад.
Она попыталась собраться с духом.
— Там не узнать ничего интересного. Моя семья умерла от тифа. — Это было отчасти правдой. Мать, брат, сестра — все умерли в течение каких-нибудь двух недель. И прочие — двоюродные братья и сестры, соседи. — В ту осень вымерла половина Глазго. По крайней мере половина тех, кто жил в бедной части города. Можете обвинять меня в низком происхождении, в корыстных намерениях. Это правда — я бедная, темная личность. Во всем мире у меня есть один родственник, который, напротив, богат и знатен. И это муж моей тети. И все это я сама рассказала ему, когда приехала в Сахаранпур.
Но лейтенанта Беркстеда нисколько не тронули перечисления ее несчастий. Напротив, он развеселился.
— Какая скромность, — сказал он, подходя ближе. — И какая забывчивость! Но я знаю. Мне известно, какая вы на самом деле. — Он подошел совсем близко, чтобы она слышала его шепот. — Мне известно, что вы сделали, мышка. Я-то знаю!
