Симона Вилар - Светорада Золотая
Она какое-то время что-то обдумывала. Шла рядом, покручивая волнистую прядь у щеки.
– Если Игорь здесь задержится, то, небось, он и девку свою, Ольгу Вышгородскую, при себе оставит?
Стема промолчал, только лицо его посуровело. Светораде это не понравилось.
– Мне что, и спросить о ней нельзя?
– Нельзя. И никакая она не девка, а самая что ни на есть почтенная и разумная госпожа.
– Да ну? И что в ней такого, что вы все сразу защищать ее бросаетесь? И братец мой Асмунд, и Игорь, и ты. Что она за краля такая, отчего всякий почтение ей оказывает, хотя она всего лишь простолюдинка возвысившаяся?
– А ты сама подумай, княжна, почему мы за нее горой стоим, – ответил Стема, даже не поглядев на горячившуюся девушку. – А не поймешь… значит, не по твоему разумению Ольга.
Дальше они шли молча, и Светорада опасалась, чтобы Стема Стрелок в сгущавшихся под кронами сумерках не заметил ее слез, негаданно навернувшихся на глаза. Вся радость сегодняшнего дня словно улетучилась. Потому, возможно, она и не огорчилась, когда впереди показался едущий верхом Кудияр с отрядом всадников. Подскакали к ним. Светорада так и кинулась навстречу:
– Вот и славно, что вас встретили! Отвезите меня к отцу, к матушке!
Кудияр тут же помог ей сесть на коня. Сам же поглядел на сына с укором. И Стемка вспылил:
– Не видишь, за рогами сохатого мы ходили! Княжне их выторговать у мыловара Милюты приспичило. Вот и возимся теперь с ними. Да заберите их хоть кто-нибудь у меня, этакую обузу.
Светорада только с вызовом поглядела на него, когда Кудияр развернул лошадь и поскакал прочь. Стеме же пришлось устраиваться на крупе одного из отцовских кметей. Да еще и пегого тащить за собой на поводу, следя за тем, чтобы лосиные рога от быстрой скачки не отвязались и не свалились по дороге.
Как только они въехали в городские ворота, Стема соскочил с коня и, отдав повод пегого кметю, поспешил в ближайший переход между частоколами. Солнце уже совсем село и, если он хотел еще застать Олесю на дворе Михолапа, следовало поспешить.
ГЛАВА 10
Было решено, что в поход князья выедут в день, посвященный Перуну. Варягов это тоже устроило, так как это был еще и День Тора,[85] а выступить в поход в этот день считалось у скандинавов добрым предзнаменованием: Тор, сильнейший из богов, пошлет воинам удачу, даст им отвагу, наполнит воодушевлением. А поскольку большинство шедших на Киев были варягами, то время, выбранное для начала похода, считалось наиболее удачным.
Олег вскоре опять уехал в Гнездово, а Игорю, хотя тот едва ли не на крик срывался, требуя взять с собой, старший князь строго приказал оставаться в Смоленске, следить за Днепром да охранять родню невесты и ее саму.
– Он так и сказал: береги их, – рассказывала вечером в кузне у Дага Потвора, прибежавшая сюда поболтать с кузнецом и Стемкой. – А еще, говорит, себя береги. Если с договором не сладится, если угры пойдут на сечу и если, борони боги, самого Олега порешат, то кто же встанет над Русью, как не сын Рюрика? Так и молвил, клянусь своей берегиней-охранительницей, – расширила голубые глазки Потвора и поцеловала оберег-лунницу на груди. – Да только Игорь остался недоволен. Понурый такой ходит, злой, ни с кем не разговаривает, даже вечером в гридницу не вышел, ужинал в дружинной избе вместе с оставшимися воинами.
– Ну, а когда Эгиль Золото выезжает? – спросил Стема, раскладывая на лавке наконечники стрел, изготовленные для него Дагом.
Потвора только хмыкнула, разглаживая вышитую тесьму на поневе.
– Завтра с утречка и собирается. День Тора уже наступает, вот на рассвете он и поднимет парус, до Гнездова доплывет, а там к остальным кораблям примкнет. Ну и мой Ингельд с ним.
И вздохнула тихо. Нерадостно было ей, что полюбовник уезжает, да еще и не захотел с ней последнюю ночку провести, все Игоря утешает. Зато Даг был доволен, что Потвора без внимания Ингельда осталась. Поглядывая на пригорюнившуюся девушку, он отложил инструменты, которые складывал на верстаках, вытер руки и достал с полки миску со сладкими стеблями дягиля на меду. Протянул Потворе со смущенным видом. Огромный Даг немного робел перед рыженькой шустрой Потворой, хмурил брови под обвивающим чело ремешком, а сам все улыбнуться пытался. Отблеск огня в горне освещал его крупное лицо с резкими чертами, тени плясали, и улыбка Дага выглядела какой-то вымученной. Стема заметил это, а вот Потвора и не глянула. Взяла сладкие зеленые ломтики дягиля, стала есть, причмокивая.
– А князь что, все с Гордоксевой прощается? – решился наконец подсесть на скамью рядом с девушкой кузнец. Спрашивал не столько из интереса, а сколько чтобы привлечь внимание милой ему Потворы.
Та ответила, не переставая жевать:
– Прощается. Да только тяжелое у них прощание выходит. И что это наслали на сударыню нашу волхвы, раз она то в крик, то в рыдания бросается. Не пущу, – говорит, даже в ноги князю при нас падала, на коленях ползала, умоляя.
– Княгиня-то привыкла, что мир и лад у нас долгие годы, – кивнул Даг, – вот и страшится отпускать мужа в поход. Да только разве князя-варяга возле жениного подола удержишь? Уж лучше бы Гордоксева проводила его достойно, как пресветлой княгине полагается.
– Много ты понимаешь! – осторожно отодвинулась от Дага Потвора. – Кликушу-то убили? Вот Гордоксеве и страшно, что беды на нее теперь навалятся.
– Подумаешь, бесноватую какую-то порешили! – вновь придвинулся Даг. – А вот волхвов княгиня разогнала зря. И седмицы не минет, как светлый праздник Ярилы[86] настанет, надо требы приносить, а капища пустые стоят. Лучше бы Гордоксева постаралась исправить то, что в гневе совершила. Ну а ты, Потворушка, пойдешь ли росой умываться в Ярилин праздник? Пойдешь со мной к кострам напитки пить да хороводы вести?
Стема уже давно поглядывал на них, дивясь, отчего дворовая девка так глуха и слепа к вниманию кузнеца. И подумал, что пора ему уходить, пусть эти двое между собой разберутся. Сгреб свои наконечники, засунул в кожаную суму на поясе – и к выходу.
– Вы тут поворкуйте, голубки, а я пойду.
Однако Потвора вышла почти сразу же за ним.
– Ишь, чего надумал Даг этот! Меня княжич Ингельд любит, а этот лезет своими засаленными ручищами. Вот пожалуюсь на него Ингельду…
– Ну и дура! – оборвал ее Стема.
Они остановились под навесом в проходе между бревенчатыми хозяйскими постройками. Здесь было почти темно, только огромная круглая луна освещала впереди обширный двор детинца с рядами елей, за которыми угадывались постройки терема – резные столбы высокого крыльца, затейливые завитушки вдоль скатов крыши, узоры на ставнях оконных наличников. Красиво!
