Эмине Хелваджи - Наследница Роксоланы
Бал шевельнула рукой – и увидела, как от этого движения заискрились, заблестели вокруг крохотные самоцветные точки. Вспыхнули – и тут же погасли.
Значит, все правда. Мало же она знает о море… Пока жила с семьей в Амасье, знала не меньше, чем брат. Они все же «дети реки» были, но и в морские вояжи их, случалось, кто-нибудь брал. Отец, Ламии или тот старик, которому Ламии приходился сыном. Имя его, Баратав, меж чужими называть не следовало, прозвище «Пеговолосый» – тоже. Впрочем, близнецы Джан застали его уже не пегим, а совсем седым.
Но за два минувших года Джанбек с морем куда более тесное знакомство свел. Не говоря уж о…
Джанбал плыла к берегу, каждым движением порождая вокруг себя мельтешение искорок, слабеньких, короткоживущих, но все же то был свет, не тьма. Вскоре коснулась ногами дна. Встала: здесь ей было чуть выше пояса. Резко встряхнула головой, сбрасывая с волос воду.
Одновременно на груди колыхнулся топазовый медальон (она не снимала его никогда), уронив последнюю светящуюся каплю. Почему-то это движение медальона, скользнувшего по мокрому телу, отозвалось болью. Девушка в недоумении ощупала себя и поняла, что прямо под топазовой подвеской у нее, судя по всему, кровоподтек.
Подумаешь! Так, как сегодня довелось прыгать и карабкаться, немудрено ушиб при этом получить, самой того не заметив. Счастье еще, что от оружия ни единой раны…
И – это тоже было как вспышка, много ярче ночных искорок, – пришло воспоминание: стрела ударяет в грудь… отскакивает, точечно вспоров рубашку, но не причинив вреда… бессильной тростинкой падает на устланную коврами палубу…
Только сейчас Бал испугалась по-настоящему. В панике ощупала амулет, поднесла его к глазам, принялась лихорадочно рассматривать, проклиная слабость лунного света… Нет, слава Аллаху: воистину цел камень с острова Зебергед, что под цвет глаз, ее и отцовских! Ни щербинки от стрельного жала. Ни трещинки. Поистине чудо, если вспомнить, сколь хрупок он сам и тонка его оправа. Сам цел – и свою юную хозяйку спас.
Так что же… медальон именно так должен был ее сберечь? Вот так все просто? Или права она, чувствуя, что…
Эту мысль Джанбал не стала додумывать, отвлеклась: на берегу кто-то стоял.
Первой ее реакцией было погрузиться в воду до шеи, но потом девушка поняла, что особых причин для тревоги нет. Она знала, где находится сейчас команда «Адсыза» и те, кого она до сих пор про себя называла «дэвом», то есть четверо оставшихся в строю: роксоланский шляхтич, генуэзец с венецианцем и кастильский идальго – ну и компания, таким вместе быть только на галерной скамье… да еще в битве за право уйти с этой скамьи, на свободу или в смерть. Да уж. Тут они действительно в строю, в боевом.
Дэв.
Но никто из них сейчас не окажется на берегу: сменяя друг друга, несут дозор, со стороны суши и возле обоих мысов по краям бухты. Это и вправду нужно, но Бал подозревала, что руки дэва слишком долго оставались без оружия, а теперь все не могут им натешиться. Такое даже усталость превозмогает.
Двое не оставшихся в строю, оба они венецианцы, тоже на берег не выйдут. Им хватает забот о своих ранах.
Здешние слуги и работники? Им тоже нечего тут делать. А если что, Бал на этакого вот любопытствующего сейчас так рыкнет своим кстати охрипшим голосом, что он не просто бегом убежит, но клубком укатится.
Родной брат и названная сестра… Они, скорее всего, не должны бы, однако если выйдут на берег – пусть. Уж им-то и так известно, кто есть Бал на самом деле!
Остается только один человек… Но ему тоже все известно.
Девушка сделала несколько шагов к берегу. Теперь она рассмотрела, что ожидающая там фигура высока. Ну, так и есть.
Джанбал бесстрашно вышла из воды.
Ламии стоял спиной к морю. На звук ее шагов не обернулся, показал рукой направо от себя – туда, где на песке виделось темное. Бал озадаченно всмотрелась: ведро какое-то или кадушка… и, кажется, кошма рядом, а на ней горкой что-то сложено…
Это действительно была большая кадушка – надо думать, с пресной водой. И черпак рядом. Да, конечно же: смыть с тела остатки соленой влаги, дура она, что сама заранее не подумала. А на расстеленную кошму Ламии просто переложил ее одежду. Она-то вещи так прямо на песок и сбросила. Тоже дура.
Впрочем, кроме ее одежды, тут лежит еще новое, чистое: штаны, рубаха, короткий кафтан, верхняя безрукавка – все, что подобает юному шляхтичу, младшему из братьев Ковыньских, когда он рядится в подданного султана Сулеймана Великолепного. Хорошо хоть не девичье платье: то-то поразились бы все назавтра! То есть не поразились бы, конечно, не такая все же она дура, чтобы предстать перед боевым дэвом в женских одеяниях.
– Как ты только дотащил все это… – Бал с удивлением покачала головой.
– А далеко ли… – буркнул Ламии, по-прежнему не оборачиваясь. – Давай, обливайся скорее. И мыло не просмотри, в глиняной плошке. А в кувшинчиках – молоко и, в меньшем, мед. Для твоего хрипатого горла.
Девушка опустила в бадью черпак – и изумилась: вода была теплой.
– Специально для меня согрел, что ли?
– У нас тут, видишь ли, хозяйство налажено как следует, – это Ламии, кажется, произнес чуть насмешливо. – На тандыре[17] обязательно котел ждет, в любое время дня и ночи. Даже три котла – на трех тандырах. И баня у нас тоже есть, в пристройке за главным домом. Не скажу, чтобы она в любое время дня и ночи бывает растоплена, но сейчас-то да. Чего тебя вообще в море понесло?
– Захотелось поплавать как следует, – виновато ответила Джанбал. – Давно уже не было такого счастья…
– Понятно. А хауз на заднем дворе не заметила? Раза в полтора больше, чем у нас в чифтлыке, плавай – не хочу. И от посторонних взглядов укрыт, гости, – это слово Ламии выговорил так обыденно, что девушка не сразу догадалась: он о тех, кто прибыл сегодня на «Адсызе», – туда не заглянут.
Что-то еще было в этой фразе необычно, кроме привычного, слишком привычного упоминания о бывших пленниках. Но Бал решила, что подумает об этом позже.
– Да ну его, бассейн, даже большой! – возмутилась она. – Это Айше там впору плескаться. И Беку, то есть сейчас, пока у него еще ребра помяты.
– Да. Им – впору, – чуть странновато произнес Ламии.
Бадья почти опустела. Чтобы зачерпнуть последний ковшик, Джанбал пришлось наклонить ее. Эту воду девушка специально приберегла для того, чтобы еще раз ополоснуть волосы, пусть они и обрезаны по-мальчишески коротко.
– На вот, возьми. – Ламии, все так же стоя спиной, протянул что-то длинное, ниспадающее мягкими складками до земли. Джанбал, недоумевая, протянула руку. То, что она приняла, оказалось купальной простыней: махровая ткань мягчайшей хлопковой пряжи. Как раз такие простыни мама подарила ей в Амасье незадолго до побега, когда настало время усваивать «привычки совершеннолетия».
