В плену удовольствия - Элизабет Торнтон
Парадную дверь открыла служанка со скорбным выражением лица и в соответствующем платье. Эш на мгновение задумался, не умер ли кто-то из членов семьи. Но гостям сказали, что хозяйка нездорова, а хозяин — в своем кабинете.
Дом был обставлен с той же армейской точностью, с какой спланирован сад. Эш отметил четкую расстановку столов и стульев, сходство всех комнат, симметрию меблировки и декора. Все вещи лежали на своих местах. Виконт испытывал искушение бросить шляпу и перчатки на стул, но ему хотелось произвести хорошее впечатление.
— Нет необходимости объявлять меня, — поспешно сказала Ева служанке. — Отец знает, кто я.
С этим властным замечанием она вошла в комнату.
* * *
Из кабинета в закрытый дворик вели французские двери. Сквозь них открывался прекрасный вид на свободно растущие деревья, и никаких клумб поблизости. Во дворе стояли столики и плетеные стулья. Именно сюда, закончив с приветствиями, Диаринг и проводил гостей. Смеясь, хозяин сказал, что это единственное место, где он может покурить трубку, не боясь, что на него обрушится гнев жены.
По подсчетам Эша, Диарингу был под шестьдесят, но выглядел он старше. Из-за подагры старик ходил, опираясь на трость, и в походке его была заметна некоторая неловкость. Если между Евой и ее отцом и было сходство, Денисон его не увидел.
Несколько минут Ева с отцом поговорили на общие темы, обмениваясь новостями. Затем Эш ответил на вопросительный взгляд Диаринга и объяснил, что привело их в Брайтон:
— Я пытаюсь найти человека, который написал эти рассказы.
Ева покопалась в сумочке и протянула Эшу вырезки.
— Его зовут Анжело, — продолжил тот, — и мы полагаем, что эти истории побудили кого-то к убийству.
— Папа, — вмешалась Ева, — женщина, на которую напали — моя подруга, писательница. И ее пытались убить.
Диаринг нахмурился в замешательстве, но взял предложенные Эшем газетные вырезки.
— И чего вы от меня хотите?
— Прочитайте эти истории, сэр, — попросил Эш. — Все они происходят в садах. Возможно, что-нибудь в прочитанном вызовет в вас отклик.
Диаринг кивнул, но отодвинул вырезки и достал свою трубку. Она была не зажжена, но он взял ее в рот и затянулся, кажется, не понимая, что всасывает воздух.
Ева бросила на Эша отчаянный взгляд. Отцу же она сказала:
— Интересно, бывала ли мама в этих садах. Они расположены недалеко от Лондона. Возможно, она брала меня с собой.
Диаринг, казалось, был поглощен собственными мыслями.
В голосе Евы прозвучали нетерпеливые нотки.
— Папа, — спросила она, — а что случилось с мамиными блокнотами? Если она бывала в этих садах, то, возможно, делала заметки?
Он слегка вздрогнул.
— Ты уже спрашивала меня об этом.
Обращаясь к Эшу, Диаринг продолжил:
— Когда Антония умерла, было столько неразберихи. Я просил хозяина гостиницы прислать ее сундуки, но они так и не прибыли. Кажется, он просил Мессенджеров их доставить. В конце концов, мне пришлось самому забрать вещи. Все было на месте, кроме записей Антонии. Никто не знает, что с ними случилось.
— Вы имеете в виду, что записи утеряли посыльные?
— Нет, нет. Мессенджеры. Ты помнишь их, Ева? Томас Мессенджер, его жена и дети. Они останавливались в той же гостинице, что и ты с Антонией. Мы с ним поссорились, поэтому я удивился, что он вообще согласился позаботиться о сундуках Антонии.
Диаринг покачал головой.
— Какая жалость. Он был талантливым садовым архитектором и мог далеко пойти, но слишком много пил. Я сделал для него все, что мог, но он не заслуживал доверия. В конце концов единственным его другом осталась бутылка. Для него потеряли значение даже жена и дети. Грустно, не правда ли?
Долгое объяснение, казалось, утомило Диаринга, и его веки сомкнулись.
— Вы помните их, Ева? — спросил Эш.
— Смутно.
— Где они сейчас, мистер Диаринг?
— Кто?
— Мессенджеры.
— О, мы давным-давно потеряли связь с этой семьей.
Он бросил взгляд на французские двери.
— Ева, Марта знает, что вы здесь? Ты знаешь, ей не нравится, когда ее держат в неведении.
— Отец, — в отчаянии воскликнула Ева, — прочитай заметки, а затем я пойду повидаюсь с Мартой.
— О, прочитаю. Я обещаю.
Он со счастливым видом раздувал пустую трубку.
— Главной моей ошибкой был отход от дел, — сказал Диаринг. — Марта непохожа на Антонию. Она не интересуется садами, потому никогда не сопровождала меня в поездках. Она была одинока. Будь у нас дети, все могло бы сложиться иначе.
Казалось, он вновь ушел в свои мысли, потом медленно пришел в себя.
— Я никогда не думал полностью отойти от дел, но Марте было плохо. А когда я решил вернуться к работе, меня обошли молодые, и спроса на мои услуги уже не было. О, еще бывают случайные заказы, но, кажется, я и сам потерял к ним интерес.
Он бессмысленно уставился в пространство, затем внезапно заговорил вновь:
— Ева, ты знаешь, на кого она похожа, если застать ее врасплох.
Глаза Эша сузились при взгляде на лицо собеседника. Он начал понимать, почему тот не в состоянии сколько-нибудь долго придерживаться одной темы.
— Ева, — повторил Диаринг, — ты меня слышала? Скажи ей, что у нас гости. Ей понадобится время, чтобы сделать все мило и аккуратно.
Ева хотела было поспорить, но Эш не дал ей и слово вставить. Он поднялся и легким тоном произнес:
— Думаю, это великолепная мысль.
Виконт проводил Еву до двери и тихим полушепотом продолжил:
— Будет лучше, если вы сделаете, как просит ваш отец. Кажется, он отвлекается, когда мы оба задаем вопросы. Оставьте его мне. Я знаю, что нужно сказать.
Ева, похоже, не хотела уходить, поэтому он слегка подтолкнул ее и закрыл за ней дверь.
Тем временем Диаринг встал.
— Моя трубка потухла, — сказал он. — Я пойду разожгу ее.
— Сядьте, мистер Диаринг!
Властный тон Эша вызвал робкий протест Диаринга, но он сделал, как было велено.
В свою очередь Эш тоже уселся, пронзил собеседника взглядом и мягко спросил:
— Как давно вы пристрастились к опиуму?
Челюсть Диаринга отвисла.
— Опиум? Ничего подобного! Я лишь изредка принимаю лауданум, чтобы облегчить головные боли, вот и все.
— Как часто вы курите трубку?
Когда старик прикусил губу, Эш кивнул.
— В ваш табак подмешан лауданум, не так ли? Это старый трюк. Вы можете дурачить жену и дочь, но я не так легковерен.
— В любом случае вам-то что за дело?
Эш считал, что нужно жить и давать жить другим. Он никогда не желал навязать кому-либо свой образ жизни или мысли, но в этом случае готов был
