Любовь & Война - Мелисса де ла Круз
Через неделю после импровизированного званого ужина в доме Гамильтонов на Уолл-стрит Резерфорды прислали ответное приглашение на «скромный обед» в их городском доме на Ганновер-сквер. Облицованный камнем особняк был вдвое шире, чем дом Гамильтонов, намного длиннее и на этаж выше, с роскошным внутренним убранством под стать его значительным размерам. Полы в холле были каменными, а не деревянными, а вот в гостиных их покрывали желтоватые сосновые доски не менее фута в ширину, окаймленные затейливой мозаикой из дуба, ореха и липы. Роспись на потолочных кессонах не уступала по замысловатости мандалам Индустана. Стенные панели эбенового дерева были темными, словно деготь, но при этом отливали естественным блеском, из-за чего Джон и Элен приняли дерзкое решение просто покрыть их лаком, вместо того чтобы покрасить в один из модных пастельных тонов – бледно-голубой, золотистый или пепельно-розовый.
Однако спартанская сдержанность панелей в гостиных с лихвой компенсировалась ярдами роскошных узорчатых обоев насыщенно-алого, темно-изумрудного или ярчайшего желтого цветов, а то и весьма неожиданного оттенка полированного серебра. Каждая комната походила на шкатулку с драгоценностями, и Элен с Джоном демонстрировали их Гамильтонам одну за другой с гордостью, которая тем не менее не превращалась в невыносимое высокомерие.
В какой-то момент Элиза шепнула Алексу:
– Не будь их вкус столь безупречен, здесь все было бы слишком.
Но Резерфорды проделали превосходную работу и знали об этом, именно поэтому Алексу с Элизой и в голову не пришло, что хозяева дома хвастаются, и они искренне восхищались красотой, которую им демонстрировали.
Обтянутые шелком стены создавали отличный фон для потрясающей мебели, приобретенной супругами, среди которой было немало работ трех великих английских мастеров: Шератона, Хепплуайта и Чиппендейла, а также замечательное собрание работ их американских коллег: Гилберта Эша, Джеймса Джиллингема и десятков других из Бостона, Чарльстона и прочих мест. Резерфорды говорили об отдельных предметах мебели так, словно это были картины, тут Джонатан Гостелоу, там Сэмюэл Макинтайр, но, само собой, у них также была и потрясающая коллекция живописи, включая работы американских портретистов Чарльза Уилсона Пила, Джона Синглтона Копли, Гилберта Стюарта, и даже, как Алекс указал Элизе, Ральфа Эрла, которые были размещены в великолепном помещении под названием «Галерея».
Серебро. Фарфор. Даже ливреи слуг были сшиты на заказ («У Джона непреодолимая страсть к солнечно-желтому», – призналась Элен Алексу). Все было слишком прекрасно. Этот особняк был всем, чего он хотел от дома, и даже больше.
Ведь ему хотелось не только такой же особняк, но и таких же гостей. Несмотря на слова Элен о «скромном обеде», Резерфорды, судя по всему, пригласили представителей всех влиятельных семейств Нью-Йорка и его окрестностей, включая Моррисов (пришел Говернер с парой общих с Эленой кузенов), Уильяма Баярда с невестой, Элизабет Корнелл, Линдли Мюррея, адвоката, как и Алекс, но помимо этого еще и начинающего писателя. Его матерью, Мэри, восхищалась вся Континентальная армия за то, что она пригласила генерала Уильяма Хоу «на чай» в Инкленберг, поместье семьи Мюррей к северу от города, и так успешно и долго развлекала гостей, что Джордж Вашингтон со своими солдатами смог уйти от идущей по его следам британской армии. («Мама в этом не признается, – шутил Мюррей, – но я больше чем уверен, что она добавила генералу Хоу опия в чай».) Были здесь и Пьер ван Кортланд-младший, и его брат Филипп, первый – еще один начинающий адвокат, а второй – будущий наследник северной части поместья ван Кортландов и восточной части Моррисании, с чем в штате Нью-Йорк могли соперничать только владения Ливингстонов и ван Ренсселеров.
Аарон и Теодозия Берр, когда-то жившие неподалеку от Гамильтонов в Олбани, а теперь ставшие их соседями в Нью-Йорке, тоже были здесь, как и Джеймс и Джейн Бикман, которые оказались братом и сестрой, а не супругами. Бикманы выросли в особняке под названием Маунт Плезант, в пяти милях вверх по течению Ист-Ривер, как раз напротив южной оконечности острова Блэкуэлл. Маунт Плезант был известен своей оранжереей – считавшейся первой в Новом Свете, – в которой Мюрреи выращивали экзотические фрукты под названием апельсины. Алекс любил их, когда, еще ребенком, жил на Карибах, но Элиза их не пробовала, и Джейн пообещала привезти ей несколько штук, когда они встретятся в следующий раз. Маунт Плезант также был известен (скорее, печально известен) тем, какую роль играл во время оккупации: генерал Хоу разместил в особняке свой штаб (предположительно, после того как оправился от опиумного чая миссис Мюррей); именно там лихой майор Джон Андре, который так впечатлил Элизу в тот вечер в «Угодьях», когда она познакомилась с Алексом, останавливался, прежде чем отправиться на тайную встречу с предателем Бенедиктом Арнольдом, связь с которым в итоге стоила ему жизни.
Были здесь и Шермионы, Лоуренсы, Райнлендеры и Уоттсы, а также Абрахам де Пейстер, чей предок-тезка пожертвовал городу землю, на которой теперь стояла мэрия (и дом Гамильтонов, кстати), и, само собой, несколько неизбежных ван Ренсселеров и Ливингстонов, которые все были связаны родственными связями друг с другом, как, впрочем, и все остальные, сидящие за двадцатипятифутовым столом Резерфордов, установленным в галерее. Здесь был даже Петер Стёйвесант, прапраправнук последнего генерал-губернатора голландских владений, известных как Новые Нидерланды, которому было не меньше восьмидесяти лет. Как и его тезка, он произносил свое имя через «е», говорил по-английски с голландским акцентом и, самое странное, тоже ходил с деревянной ногой из полированного ореха, от стука которой трясся фарфор в буфетах, когда он проходил через изысканные гостиные Резерфордов. И хотя он всегда вел себя с безупречной вежливостью, все равно складывалось впечатление, что он считает всех присутствующих рангом ниже себя. («Если бы кровь присутствующих была хоть немного голубее, – шепнула Элиза Алексу во время их головокружительной экскурсии, – мы могли бы использовать ее вместо краски для мундиров Континентальной армии!»)
Но из всех гостей за столом больше всего Алексу импонировали Джон и Сара Джей – хотя для Алекса она так и осталась Сарой Ливингстон, старшей дочерью Уильяма Ливингстона, губернатора Нью-Джерси и человека, который способствовал переезду Алекса из Невиса в северные колонии. Будучи подростком, Алекс был увлечен сначала ею, а потом и ее сестрой Китти, но с тех пор прошли годы, в его сердце воцарилась Элиза, потеснив всех прочих, и теперь он считал сестер Ливингстон почти родственницами, сестрами, которых у него никогда не было. Его весьма порадовало то, что Сара сумела так удачно выйти замуж. Джеи, возможно, и не сравнились бы в родовитости с ван
