Любовь & Война - Мелисса де ла Круз
– Простите за беспокойство, миссис Чайлдресс, – сказал Алекс. – Я не знал, что вы сегодня не принимаете посетителей.
– О, ваши визиты никогда не доставляют мне ни малейшего беспокойства, мистер Гамильтон.
Алекс не мог сказать с уверенностью, но ему показалось, что на щеках миссис Чайлдресс появился легкий румянец. Время перевалило за четыре часа, и солнце садилось, а в комнате горела всего одна лампа.
Раздался стук в дверь, которая тут же открылась, впуская подавальщицу с кувшином в одной руке и двумя стаканами – в другой.
– Темное пиво для мистера Гамильтона, – сказала она, ставя принесенное на стол. – Я взяла на себя смелость принести два стакана.
– Спасибо, Салли. Не хотите ли чего-нибудь перекусить, мистер Гамильтон? Кухарка сегодня приготовила йоркширский пудинг, который согреет в самую холодную погоду.
– Что ж… – Алекс собирался поужинать дома, с Элизой, но среди блюд Ровены не было йоркширского пудинга.
– Пожалуйста, принеси мистеру Гамильтону тарелку, – велела Кэролайн подавальщице. – И захвати несколько булочек.
– Да, мадам.
Служанка поспешно ушла.
– Позвольте? – Алекс указал на кувшин с пивом.
Она кивнула, глядя на него полными скрытой тоски глазами. Выглядело это так, словно единственным, что она могла предложить, было ее гостеприимство, и она отчаянно старалась проявить его.
«Полагаю, она считает меня своим последним шансом, – подумал Алекс про себя. – Что ж, очевидно, я и есть ее последний шанс».
– На самом деле, я пришел поговорить насчет слушания дела.
– Правда? – Миссис Чайлдресс сделала глоток пива так аккуратно, словно это был чай. – Есть какие-то подвижки? – Последнее слово прозвучало весьма неуверенно. Его она услышала от Алекса.
– Можно и так сказать. Был выбран судья и назначена дата начала слушаний.
– Ох. Что ж, это ведь хорошие новости, правда?
Суды Нью-Йорка пребывали в состоянии хаоса с того времени, как закончилась оккупация. Почти две трети заседающих в судах судей и приблизительно такое же количество адвокатов были лоялистами, и теперь, согласно новым законам губернатора Клинтона, всех их отстранили от работы. На их место быстро приходили другие – слишком быстро, по мнению Алекса. Адвокаты, чей опыт работы в коллегии адвокатов был лишь на пару лет больше его собственного, назначались судьями, последней инстанцией в вопросах закона, которые они не до конца понимали.
– Мистер Гамильтон? – Тень омрачила красивое лицо Кэролайн. – Не сочтите мои слова неуместными, но вы не выглядите особо радостным.
Алекс закусил губу.
– Я не хочу вас тревожить, миссис Чайлдресс. Просто судья, Льюис Смитсон, которого назначили рассматривать наше дело, недавний ставленник губернатора Клинтона.
Одно только упоминание имени Клинтона заставило Кэролайн нахмуриться.
– Понятно, – сказала она так, словно уже знала, о чем собирается говорить Алекс.
– Судья Смитсон не особо хорошо известен в городе, но известно, что он… не самый сочувствующий лоялистам человек.
Алекс собирался было использовать слово «жестокий», но решил, что это звучит слишком уж пессимистично.
– Понятно, – повторила Кэролайн.
– Я не хочу, чтобы вы теряли надежду, – продолжила Алекс самым бодрым тоном, на который был способен. – Нет оснований предполагать, что личные предпочтения судьи Смитсона станут причиной предвзятого отношения к трактовке закона или к представленным доказательствам. Он неопытен, да, но люди, знакомые с ним, утверждают, что он достойный человек. Я убежден, что обоснованные аргументы, не говоря уже о здравом смысле, помогут нам достичь успеха.
«Неопытный» было не вполне подходящим словом: Смитсон, разменявший пятый десяток, пробыл членом коллегии адвокатов еще меньше, чем Алекс. Насколько Алекс знал, до этого он был фермером.
Кэролайн пыталась сохранять спокойствие, но ее руки дрожали, когда она подносила стакан ко рту, чтобы сделать, один за другим, два долгих глотка.
– Значит, по сути, дело сводится к тому, окажетесь ли вы лучшим адвокатом, чем, как вы это называете, сторона обвинения?
Алекс не смог сдержать улыбку.
– Простите мне мою нескромность, но у меня нет никаких сомнений в собственных способностях оратора, идет ли речь о выступлении перед публикой или о написании обращений.
– Я уверена, что ваш противник – мой противник, смею заметить, – наверняка думает точно так же о себе.
Алекс кивнул почти застенчиво.
– Представителю обвинения самоуверенности не занимать.
– Вы так говорите, словно знакомы с ним.
– Более того, я ужинал с ним в одной компании дважды на этой неделе, первый раз в доме Джона и Сары Джей, а второй – в его собственном. Он весьма любезный парень, по-своему очаровательный, но строго между нами, большую часть дел он выигрывает именно при помощи своего очарования, а не знания законов.
– Как по мне, так это неважно, выиграет ли он честным путем или нечестным. Для меня это все равно обернется поражением.
– Ну что вы, миссис Чайлдресс! – воскликнул он, лишь отчасти притворяясь оскорбленным. – Вы говорите так, словно полагаете, что в Нью-Йорке есть адвокат лучше меня!
Кэролайн, похоже, не поняла, что Алекс шутит, чтобы немного успокоить ее. Напротив, она, казалось, была потрясена тем, что он мог расценить ее слова как сомнения в нем.
– О, мистер Гамильтон, я никогда бы не стала сомневаться в вас! Вы – моя последняя… моя единственная надежда! Моя жизнь и жизни моих детей в ваших руках! – выпалила она, сминая нервными пальцами подол поношенного платья.
К его изумлению и ужасу, Кэролайн внезапно вскочила с кресла и упала перед ним на колени.
– Я сделаю все… все, что вам нужно! – воскликнула она. – Все, что пожелаете, я – ваша. Просто скажите! – На мгновение она прекратила истерику и внезапно кинула на него хитрый взгляд. – Все.
Было более чем понятно, что она подразумевает под этим «всем».
Алекс неловко поерзал на своем месте. Ему нужно ясно дать ей понять, что такие заявления с ее стороны не только не нужны, но и, что намного важнее, крайне нежелательны. Пусть он всегда с удовольствием флиртовал на вечеринках с замужними и незамужними дамами, для него существовала лишь одна женщина навсегда. Неважно, какие искушения ждали его на нынешнем пути или в будущем, даже если он не оправдает ее надежд, он никогда не сможет предать свою Элизу. Он ощутил укол вины при мысли, что в последние дни больше времени проводил с миссис Чайлдресс, чем с миссис Гамильтон, и поклялся себе изменить эту ситуацию, как только сможет – как только выиграет дело, само собой. У мужчины есть определенные обязанности, и не на последнем
