Любовь & Война - Мелисса де ла Круз
Эрл что-то говорил насчет «прорисовки деталей» и «последнего штриха», и она снова обратила свое внимание на портрет. Стоило присмотреться поближе, и ей действительно начинало казаться, что с каждым разом картина приобретает все большую глубину и яркость, но это могла быть и сила самовнушения.
Был ветреный день начала марта, когда Элиза отправилась в тюрьму на, как она предполагала, последний сеанс позирования. Сырой ветер с моря был довольно промозглым, но в нем уже чувствовался намек на свежесть, обещание весны, которая пусть и через несколько недель, но все же придет в город. Элиза быстро миновала парк и вошла через главный вход в здание долговой тюрьмы, где ее встретил недоуменным взглядом старый знакомый О’Рейли.
– О, миссис Гамильтон! Не ожидал снова увидеть вас!
Элиза подумала, что это прозвучало довольно странно, но не стала отвечать на его слова.
– Добрый день, мистер О’Рейли. Мистер Эрл готов меня принять?
О’Рейли, казалось, был не на шутку озадачен.
– Не могу знать, м’дам. Его здесь не было, когда я утром заступил на дежурство.
– Что? Он… – Элиза понятия не имела, почему это пришло ей в голову, – ускользнул?
О’Рейли расплылся в улыбке.
– Зависит от того, что вы думаете о работе адвокатов, наверное.
– Прошу прощения?
– Мистер Гамильтон вчера прислал бумагу с распоряжением отпустить мистера Эрла «на поруки», что бы это ни значило.
– Но… – Тут голос Элизы оборвался. Этим утром она видела Алекса целых пять минут, наслаждаясь чашечкой чая в кровати, пока он одевался, и наконец попросила его снять зеркало, висящее над камином в парадной гостиной, чтобы освободить место для портрета, который она собиралась забрать у мистера Эрла сегодня.
Спустившись вниз, она слегка расстроилась, поскольку муж ушел, так и не сняв зеркало, но теперь ее самолюбию был нанесен еще более чувствительный удар. Ее муж в последние дни, похоже, не находил для нее не только минутки в своем расписании, но даже места в своей голове.
Но все это не имело никакого отношения к О’Рейли.
– О, точно! – воскликнула она с фальшивым оживлением. – Как глупо с моей стороны. У меня это совсем вылетело из головы. Она подняла корзинку с сэндвичами и почти впихнула ее в руки О’Рейли. – Пожалуйста, – сказала она. – Это для вас и менее удачливых заключенных.
Долговая тюрьма не обеспечивала питанием тех, кого здесь содержали, и они полностью зависели от внимания друзей, родственников или благотворительных обществ.
– А корзинку вы забрать не хотите? – окликнул ее О’Рейли, когда она поспешила к выходу.
– Оставьте себе, – ответила Элиза, стремясь поскорее вырваться в холодный солнечный день снаружи.
По пути домой ее разум то и дело захлестывали волны эмоций. Сначала гнев на невнимательность Алекса, за которым последовало чувство вины. Потому что ее муж, бесспорно, не мог так небрежно отнестись к ее времени. Или к ее чувствам. Она ломала голову, пытаясь вспомнить, говорил ли он что-нибудь об освобождении Ральфа, но ничего не приходило на ум. Как бы ни хотелось ей, чтобы виноватой оказалась она сама и Алекс был бы оправдан, по всему выходило, что он просто забыл сказать ей.
В дом она заходила как в тумане и потому не обращала внимания на гул голосов до тех пор, пока он не стих, оставив только хныканье ребенка.
Элиза шагнула из холла в гостиную. Она настолько не ожидала увидеть ни одного из трех сидящих там людей, что не сразу поверила своим глазам. Первыми двумя оказались Анжелика и Джон Черч, а третьим был…
– Мистер Эрл?
Прежде чем Эрл смог ответить, Анжелика вскочила с кресла и кинулась к Элизе с объятиями.
– О, мы тебя удивили! Надеюсь, наше присутствие здесь не слишком затруднительно, – заговорила Анжелика.
– Нет-нет, – заверила сестру Элиза, тепло обняв ее в ответ. Она была рада видеть Анжелику, но ее немного выбивало из колеи присутствие Ральфа Эрла в ее доме. – Я хотела сказать, да, я удивлена, но нет, ваше присутствие ничуть не затруднительно. И малыша Филиппа, – добавила она, наконец-то обратив внимание на своего племянника, ворочавшегося на коленях у отца.
– Я полагаю, наше письмо не дошло до мистера Гамильтона? – поинтересовался Джон.
– Вы писали Алексу? – Элиза обернулась к Анжелике.
– Джон писал. У них осталось незаконченное дело еще с войны.
Тайные связи Джона Черча с Континентальной армией были обнародованы сразу после прекращения военных действий. Джон не искал славы, но губернатор Клинтон собирался отнять его собственность, считая лоялистом, и приказ раскрыть его роль в победе Америки пришел от самого генерала Вашингтона. Прочие предполагаемые лоялисты тоже оказались патриотами, в том числе и Геркулес Маллиган, с которым Алекс водил знакомство в самом начале войны, в семидесятые годы.
– Континентальный Конгресс все еще не заплатил Джону того, что обещал.
– О, в наши дни даже самым лучшим из людей не удается выплатить свои долги, – подал голос из своего кресла Эрл.
Элиза взглянула на него, но так и не смогла найти объяснения его присутствию в своей гостиной, а потому снова повернулась к сестре.
– Они и Алексу не заплатили. Он говорит, это потому, что у них нет полномочий собирать налоги… – Тут Элиза покачала головой. – Вряд ли сейчас подходящее время, чтобы обсуждать фискальную политику. Ты говоришь, Джон писал Алексу.
Анжелика кивнула.
– Возможно, он просто не счел нужным поделиться новостями, – заявил Ральф Эрл. – Судя по выражению лица миссис Гамильтон, мое присутствие здесь для нее не меньший сюрприз, чем ваше.
Речь Эрла звучала слегка нечетко, и Элиза обратила внимание как на бокал, стоящий на столе рядом с ним, так и на почти пустой графин с медовым вином, привезенным Стефаном из Олбани. Чуть больше часа назад, когда она уходила из дома, он был полон. Возможно, Анжелика с Джоном тоже попробовали немного. Но, как она заметила, бокалов на столике рядом с их креслами не было.
Элиза постаралась прикрыть Алекса.
– Он упоминал, что вас выпустили, выпустили на поруки, – припомнила она услышанное недавно выражение, надеясь, что произносит его правильно. – Я предполагаю, что, эм, мы – ваши поручители.
– Благодаря неустанным стараниям вашего мужа, непрерывно снабжающего меня заказами, и его таланту ведения переговоров мне удалось уменьшить сумму своих
