Барбара Картленд - Безжалостный распутник
— Наш безлюдный мир, — повторил граф, — мир, по которому, моя дорогая, мы идем вдвоем, вместе и одной дорогой. До самого горизонта.
— Только ты мог сказать столь прекрасные слова или придумать что-то такое, чтобы сделать меня настолько счастливой! — воскликнула Сиринга.
— Но ведь именно ты научила меня ценить такие вещи, — отозвался граф.
С этими словами он заключил ее в объятия, и его губы прильнули к ее губам.
Он целовал ее до тех пор, пока у нее не участилось дыхание, и в тот самый момент, когда эта сладкая мука стала почти невыносимой, граф отстранился от нее и сказал:
— Не хочу тебя утомлять. Сядь отдохни, и давай устроим небольшой ужин. Это твой первый день после долгой болезни, и я не хотел бы, чтобы ты устала.
— Но я ничуть не устала! — возразила Сиринга.
— Вечер еще не окончен, — ответил граф. — И тебя ждут новые сюрпризы.
С этими словами он подвел ее к столу, который она сразу не заметила, поскольку он стоял в другом конце комнаты. На белой скатерти стояли блюда с изысканными деликатесами, а в огромном ведре со льдом — бутылки вина.
Граф налил в два хрустальных бокала золотистое вино и поднял свой в приветственном тосте.
— За мою жену! — произнес он.
— За моего мужа! — негромко отозвалась Сиринга.
— И за нашу любовь! — добавил граф.
Они выпили вино, а затем, смеясь как дети, принялись за ужин.
Граф подавал Сиринге угощения и целовал ее после каждого нового блюда. Вскоре от его поцелуев у нее уже кружилась голова и она не различала вкус блюд — все они были для нее столь же прекрасны, как божественная амброзия.
Когда они поужинали, граф откинулся на спинку стула со стаканом бренди в руке и пристально посмотрел на Сирингу. В мягком мерцании свечей ее лицо горело румянцем.
— Скажи, итальянцы были рады снова работать здесь? — спросила она.
— Они трудились день и ночь, чтобы поскорее закончить работу, — ответил граф, — и за короткое время сделали невозможное. Они даже восстановили мозаичную ванну, привезенную в свое время из Рима.
— Но как им удалось сделать все так быстро? — удивилась Сиринга.
— Я сказал им, что это для тебя, — ответил граф. — Мне иногда казалось, что они вообще не ложились спать. Они очень благодарны тебе, Сиринга.
— И тебе, — поспешила добавить она.
— Ты должна научить меня находить подход к людям, — произнес граф.
— А мне кажется, ты не нуждаешься ни в каком обучении, — возразила девушка. — Таких, как ты, я еще ни разу не встречала. Ты первый человек, который так хорошо меня понимает.
— Это потому, что я тебя люблю, — ответил граф. — Люблю так, как никогда не любил никакую другую женщину.
При этих его словах по ее телу пробежала дрожь. А поскольку она все еще робела в его присутствии, то тотчас же залилась краской и потупила глаза.
— И когда же ты понял, что любишь меня? — спросила она.
Это был вечный вопрос, какой женщины задают мужчинам со дня сотворения мира.
— Я полюбил тебя в тот самый момент, когда впервые встретил в лесу, — признался граф. — Ты была не такая, как все. Меня покорила не только твоя красота, дорогая моя, но и твои слова.
— Ты имеешь в виду то, что я тебе говорила, когда мы любовались открывшимся видом?
— И когда ты открыла мне секрет разрушенной часовни, когда говорила о Джуди. Я сразу понял, что никогда не забуду тебя.
— Но ведь ты пытался это сделать?
— Да, я пытался, — снова признался граф. — Я говорил себе, что в моей жизни вряд ли найдется место для юной, не испорченной светским обществом девушки. Я поклялся, что никогда не свяжу себя узами брака. Мне претила одна мысль о том, что я могу лишиться свободы.
Граф умолк, и несколько мгновений царило молчание. Первой его нарушила Сиринга.
— В ту ночь, когда ты пришел ко мне в спальню, ты ведь хотел… овладеть мною?
— Да, это так, — честно признался граф. — Ты появилась в моей жизни и околдовала меня своими чарами. И тем не менее я из последних сил цеплялся за свою так называемую свободу.
Сиринга опустила глаза и принялась машинально вертеть в руках серебряную ложку.
— Я… плохо представляю себе, о чем ты говоришь, — прошептала она едва слышно. — Но почему ты тогда не остался со мной?
— Потому что, моя дорогая, — ответил граф, — я не хотел осквернить такое чистое и совершенное создание, как ты. Поэтому я вернулся в свою спальню. А все потому, что я понял, что не просто желаю тебя, а люблю. Люблю, как только можно любить один-единственный раз в жизни.
И поэтому я решил дать тебе шанс.
— Дать мне шанс? — удивилась Сиринга.
— Шанс убедиться в том, что и ты любишь меня. Мне ведь было прекрасно известно, сколь однообразна была твоя жизнь. Ты почти не бывала в мужском обществе. Как я мог быть уверен, что мы созданы друг для друга?
— Допустим, я захотела бы выйти замуж за кого-то другого. Например, за маркиза?
— В таком случае ты была бы для меня потеряна, — честно признался граф. — Но я готов был рискнуть, чтобы потом не терзаться сомнениями.
— А теперь?
— Теперь я не намерен ничем рисковать. Ведь у меня есть ты.
Увидев, что глаза Сиринги светятся счастьем, граф улыбнулся, но в следующий миг она робко произнесла:
— Я не хочу, чтобы ты разочаровался во мне, ведь я такая неискушенная… Ты объяснишь мне, как это происходит в постели между мужчиной и женщиной?
На миг воцарилось молчание.
— Вскоре ты получишь уроки любви, — осторожно произнес граф, — но клянусь тебе всем своим сердцем, что я не напугаю тебя и не сделаю тебе больно.
— Я знаю, что ты бы никогда так не поступил, — ответила Сиринга, заметив, что в глазах графа вспыхнул огонь. Он поднялся из-за стола и принялся задувать свечи.
Пока они ели и пили, солнце успело опуститься за горизонт, и теперь небо окрасилось в темно-фиолетовый цвет летней ночи.
— Куда мы пойдем? — спросила Сиринга.
— Наверх, — ответил граф.
— Взглянуть на купол? — с радостью в голосе уточнила она. — С удовольствием!
Взяв в руки свечу, граф повел ее по гладкому полу, но, как только они подошли к мраморной лестнице, задул свечу. Сиринга зашагала впереди него по ступенькам.
Она не знала, что ее ждет наверху, но стоило ей ступить на второй этаж, как с ее губ сорвался возглас изумления.
Комнату озарял свет огромных свечей в высоких золотых подсвечниках. Окон не было, однако стены украшали росписи, причем совсем иные, чем внизу. Здесь можно было увидеть всех пернатых обитателей Монахова леса: синиц, серых воробышков, дроздов, скворцов, пятнистых куропаток, синекрылых соек, черно-белых сорок. Между ними, касаясь легкими крылышками нежных лепестков роз, порхали бабочки, пчелы собирали нектар с золотистой жимолости, а рядом кружились стрекозы.
