Джудит Айвори - Спящая красавица
— Но это хороший план. Лучший план, к которому мы могли бы прийти.
Он подошел к ней поближе, взял за руки, притянул к себе.
— И мы купим его вместе, — добавил он. — Ни один из нас не будет содержать другого. Он будет принадлежать каждому из нас. Наш собственный коттедж — наше уединенное пристанище, о котором никто не будет знать и никто не сможет потревожить нас.
Дом в глухой английской деревне был не самым лучшим решением, но что еще они могли придумать?
— Да. Наш собственный частный мир. Это будет самый милый дом. Оазис.
Он улыбнулся:
— Совершенно верно. Именно это мы и сделаем. Сможешь ли ты приехать на три дня после окончания присуждения университетских стипендий, чтобы присмотреть дом?
— Да. — Она рассмеялась легким, чуть натянутым смехом.
Николь поехала на поезде в Сан-Ремо в тот же день, чтобы закрыть свой дом. Она предполагала остаться в Лондоне до тех пор, пока они с Джеймсом не закончат все приготовления. Она, повар и Лючия опечатали комнаты и накрыли мебель. Англия, милая зеленая Англия. Почему она всегда считала, что Италия милее?
Уже на следующий день Николь снова села в поезд — в прекрасном расположении духа только оттого, что ехала на север. В ее планы не входило останавливаться в данное время в Лондоне. Она собиралась прямо в Кембридж и намеревалась остановиться в отеле или в другом пансионе, если в ее доме еще не все будет готово. Лючия остановится в Лондоне и позаботится о новом доме, чтобы он был пригодным для жилья и удобным.
Николь прибыла в Кембридж уже через два дня после возвращения туда Джеймса. На станции она наняла экипаж и направилась к своему пансиону, находившемуся между университетским городком и Гранчестером. Было начало июня. Кембридж благоухал летними цветами. Красиво!
Дэвид ждал ее прибытия. Он махал ей рукой из окна третьего этажа.
Николь вышла из экипажа, помахав ему в ответ. Солнце стояло высоко и согревало все кругом, небо было ясным, безоблачно-синим. «Какой день!» — подумала она.
Она даже не заметила Филиппа, до тех пор пока тот не достал ее чемодан из багажного отделения.
Часом раньше, когда Николь еще слушала стук колес поезда, несшего ее в Кембридж, Джеймс вошел в свои комнаты в колледже Всех Святых. Заглянув в прихожую, он подумал: «Где, черт побери, шатается Ноулз? И почему он не положил на место книги, которые читал прошлой ночью?» Через мгновение он догадался, что произошло, нахмурился и присел на чемодан с образцами, который принес с собой. Он не читал все эти книги, подумал Джеймс. Или Ноулз почистил их все? Где они были утром? Они лежали в беспорядке, так что Джеймсу пришлось самому расставлять их по местам.
Его книги лежали везде. Книги и бумаги. И Ноулз ничего с ними не сделал. Кто-то обыскивал комнаты Джеймса: просмотрел каждый книжный шкаф в поисках чего-то. Выдвижной ящик стола, стоявшего в глубине комнаты, взломан и открыт. На столе настоящий хаос, оставленный вовсе не хозяином. Он не узнал свой стол: все было перевернуто вверх дном.
— Ах, это ты? — услышал он.
В первый момент Джеймс испугался, затем двинулся вперед.
Он прошел, переступая через книги, и увидел Филиппа, сидевшего на диване Джеймса. Стокер сел в кресло, где обычно сидел, когда давал задание или, случалось, распекал студентов геологического факультета.
На коленях у Филиппа лежал африканский дневник Джеймса. Джеймс нахмурился, увидев книгу.
— Да, это я. А что ты, черт побери, здесь делаешь?
Он снова оглядел беспорядок в ожидании вразумительного объяснения.
Филипп прокашлялся.
— Естественно, это сделал я.
Прежде чем Джеймс успел потребовать объяснений, вице-президент поднял бровь — бросил вызов Джеймсу, говоря по-другому.
— Мне нужно было прочесть твои дневники. Ты сказал, что позволишь мне, — вот я и поспешил.
— Да, но я думал, что ты по крайней мере вежливо попросишь. Я бы тебе не отказал. — Джеймс еще раз обвел взглядом свои комнаты. — Боже! Филипп! — Это все, что он смог сказать.
Его картотека была рассыпана по полу. Поверх этой россыпи бумаг валялись записи с результатами экзаменов, его указания студентам, тезисы лекций, которые он должен был читать на следующей неделе.
Это были не просто поиски дорожных записок.
— Почему ты это сделал? — спросил Джеймс.
— Это Азерс.
— Немного перегнул палку, Филипп. Ты перевернул здесь все, а не Найджел.
Филипп стал защищаться:
— Он хотел это. — И вице-президент постучал по переплету, лежавшему у него на коленях. — Он в бешенстве, Джеймс. Это золото... — Он прокашлялся. — Мне сказали, что до конца недели состоится суд, который потребует твой дневник, вахтенный журнал, все до последнего клочка бумаги, связанное с экспедицией. Тебе придется передать все это, другого выхода у тебя нет. Мне нужно посмотреть, что они скажут. — Он помолчал, затем добавил: — Джеймс, он утверждает, что ты виновен в смерти своих товарищей — членов экспедиции, что ты припрятал часть золота для себя, что ты совершал гнусные поступки ради золота и славы.
Джеймс не знал, что ответить в этот момент. Он только сдвинул брови.
— Поэтому ты здесь. Ты хочешь разобраться, справедливы ли все эти обвинения? Решить — убийца я ста сорока семи своих друзей и коллег или нет? — Джеймс почувствовал, что необходимо что-то добавить: — Ты знаешь, что в этом нет моей вины, но я не могу позволить, чтобы кто-нибудь думал, будто я на такое способен.
Филипп покачал головой:
— Я знаю, знаю. Это ужасно. Я не верю, что ты мог намеренно причинить кому-нибудь зло.
— Филипп, ты не должен бояться правды, написанной здесь. Мы должны настаивать на своей правоте, даже если Найджел или еще кто-нибудь говорит по-другому. Мы можем обратиться к королеве...
— И первое, что она захочет, это бросить взгляд на твои африканские записки.
— Прекрасно.
— Не так, Джеймс... Джеймс... Джеймс. — Филипп встал, поцокал языком, задумчиво покачал головой, словно разговаривал с несмышленым ребенком, потом тяжело вздохнул. — Я вижу их насквозь, старина.
Его взгляд стал неподвижным. Он выдохнул воздух сквозь плотно сжатые губы, прежде чем сказать:
— Здесь есть вещи, — он поднял несколько страниц, вырванных из журнала, — которые представляют тебя в плохом свете: развратные действия с местным населением, твои высказывания об Англии и англичанах. Их не должно быть. Как не должно быть, на мой взгляд, и страниц, на которых описано, как ты бегал с потерявшимися мальчишками, охотился и жил первобытной жизнью.
— А... — Джеймс начал понимать причину его поступка.
— Найджел прав, желая заполучить это, — предположил Филипп, — если хочет оспорить твою правоту. Ты будешь выставлен в самом неблагоприятном свете. У тебя не должно быть этих записей, Джеймс. — Он замолчал, прежде чем продолжить без всякой уступчивости, отвергая любую возможность обсуждения этого вопроса. — Я заберу их у тебя сейчас же. Я уже забрал. Я собираюсь спрятать их, предать их забвению, если придется.
