Джо Гудмэн - Буду твоим единственным
– Я могу дать тебе повод, - предложила она.
Нортхэм даже не улыбнулся.
– В чем, в чем, а в этом я не сомневаюсь. - Он подставил ей локоть. - Прошу.
Элизабет решила, что тема закрыта, и не стала настаивать, поскольку высказала все, что считала важным. Она взяла его под руку.
– Скажи, Хэмптон-Кросс - это твое фамильное поместье?
– Одно из них. Но я предпочитаю его всем остальным.
– Твоя мать живет там?
– Нет. Она обожает Лондон. Теперь, когда все мои сестры замужем, дом слишком велик для нее одной, так по край ней мере она говорит. А когда она выбирается за город, то гостит в Стоунвикэме, где живет мой дед. Так что можешь не беспокоиться - она не будет вмешиваться в управление Хэмптон-Кроссом.
Элизабет не слишком поверила его словам.
– Чтобы мать добровольно отдала своего сына, да еще и ключи от замка? В таком случае она должна быть лучшей из свекровей.
– Думаю, она такая и есть, - беспечно отозвался Норт.
– Элизабет подозрительно прищурилась.
– Ты меня дразнишь?
– Он хмыкнул.
– Немного.
Элизабет обнаружила, что улыбается. И как ему это удается? Наверняка мать и сестры прощали ему все шалости и безбожно избаловали. Неудивительно, что он так уверен, что вдовствующая графиня ее примет.
Нортхэм поднял глаза и перехватил мелькнувшую на ее лице улыбку.
– О чем ты думаешь?
– У тебя удивительная способность превращать самые сложные проблемы в пустяки.
– Правда? Я очень много работал над этим.
– Я серьезно.
– Я тоже. - Он задумчиво посмотрел на нее. - Кстати, нам, кажется, удалось избежать скандала.
Элизабет нахмурила лоб.
– У тебя было много скандалов?
– Этот был бы первым.
– У меня тоже. Но не может быть, чтобы все обошлось совсем без последствий.
Нортхэм усмехнулся, уловив в ее голосе разочарование.
– Последствия, конечно, будут, - согласился он. - Особенно для нас. Высший свет перемоет нам все косточки, но, думаю, через неделю они найдут себе другую тему для сплетен. - Он тяжело вздохнул. - А я тем временем попробую уточнить некоторые детали.
Элизабет пришлось запрокинуть голову, чтобы заглянуть ему в лицо. Он стоял спиной к фонарю, нависая над ней темным силуэтом. Казалось бы, ей следовало испытывать тревогу, но вопреки здравому смыслу она чувствовала себя на удивление спокойно в тени его высокой фигуры.
– Интересно, - сказала она. - Что за детали?
– Ну, - пожал плечами Норт, - несмотря на репутацию мадам Фортуны как талантливой предсказательницы и тот бесспорный факт, что ожерелье было найдено в моем чемодане, не думаю, что кто-нибудь и в самом деле поверил, будто Джентльмен - это я. Как справедливо отметила баронесса, я богат, как Крез, и хотя это не исключает меня из числа подозреваемых, но все же указывает на отсутствие мотива преступления. А что касается табакерки Саутертона, то, во-первых, едва ли бы я позарился на такую вещицу, а во-вторых, учитывая, что мы с Саутом друзья, у меня была масса возможностей завладеть ею раньше. Возникает закономерный вопрос: зачем мне понадобилось делать это сейчас?
– И правда, - заметила она с иронией. - Я задаю себе тот же самый вопрос.
Нортхэм в ответ только хмыкнул.
– Продолжай, - попросила она. - Ты меня просто заворожил ходом своих рассуждений.
Жаль, подумал Нортхэм, что она не видит сейчас его улыбки. Это сбило бы с нее спесь. Из авторитетных источников - а точнее, от знаменитой французской балерины - он знал, что эта улыбка способна вызвать в женской груди восторженный трепет. Достаточно вспомнить реакцию жены директора Хэмбрик-Холла - правда, это случилось раньше, чем Нортхэм узнал о воздействии своей улыбки на слабый пол и научился использовать ее только в крайних случаях. Тогда ему было всего двенадцать лет, и он был по-детски беспечен. Элизабет крупно повезло, что с тех пор он многое понял.
Прежде чем она заподозрила, что у него на уме, он заговорил:
– Золотые карманные часы с рубиновым брелоком, которые должны были служить призом победителю охоты за сокровищем, так и не были найдены. В моем чемодане их тоже не оказалось. По признанию леди Баттенберн, они не представляли особой ценности, но, безусловно, чего-то стоили. Не столько, разумеется, сколько табакерка Саутертона. Вряд ли гости Баттенберна считают меня настолько безумным, что бы вернуть табакерку и взять себе менее ценную вещь.
Элизабет внимательно слушала, не сводя с него пристального взгляда. Норт помолчал, собираясь с мыслями.
– Следует также отметить, что я, хоть и не являюсь Джентльменом, не могу доказать, что не брал ожерелья Луизы…
– Замечательно, - сухо проговорила Элизабет. - Я начинаю опасаться, что мое признание было не только несвоевременным, но и вообще неуместным.
Нортхэм издал низкий смешок.
– Что касается твоего признания, будто мы провели то утро - и ночь - вместе, то, боюсь, в это никто всерьез не поверил.
– Что? - Заявление Нортхэма повергло Элизабет в шок. - Не может быть! С какой стати я стала бы наговаривать на себя, не будь это правдой?
– Но ведь это неправда, - напомнил он.
– Конечно, неправда. Тем не менее мне не нравится, когда кто-то сомневается в моих словах.
Нортхэм вдруг подумал, что даже если он потратит всю оставшуюся жизнь на то, чтобы постигнуть ее логику, едва ли у него что-нибудь получится.
– Ты должна пообещать мне, что никогда не будешь требовать, чтобы я вникал в твои умозаключения. Потому что мой бедный мозг просто не вынесет такой нагрузки.
– Какая заманчивая мысль! - улыбнулась Элизабет. - Ладно, давай я попробую вникнуть в твои умозаключения. Если ты, конечно, соизволишь мне их объяснить.
– Я бы не назвал это умозаключениями, - возразил Норт.
До чего же он может быть нудным в своем желании разложить все по полочкам! Элизабет нетерпеливо топнула ногой.
Нортхэм усмехнулся:
– Большинство гостей сочли твое заявление чрезвычайно романтичным. Видимо, они решили, что тебя подвигла на это любовь, а отнюдь не нарушение приличий, якобы имевшее место. - Даже в темноте он видел, как Элизабет открыла рот, а затем закрыла его, так ничего и не сказав. - Надо заметить, что тому в немалой степени способствовала твоя незапятнанная репутация. В общем, гости оказались в сложном положении. С одной стороны, они не могли не принять твоего чистосердечного признания, и это освобождает меня от обвинений в краже ожерелья. С другой - они склонны думать, что ты пожертвовала собой, чтобы меня выгородить.
Элизабет покачала головой, не в состоянии поверить тому, что слышит.
– Откуда такая снисходительность к моей персоне? Я бы не стала утверждать, что в свете это обычное явление.
