Лариса Черногорец - Не любите меня! Господа!

— Батюшка, Лука Лукич, ну сил нет смотреть, как болезная мучается, уж вторые сутки не может разродиться. Она уже и кричать не может, стонет только.

— Знаю, Микитична, знаю, уж и отец её у меня был, и пугал и молил, да только я то что могу сделать — инъекции мы ей делаем, схватки идут, а толку… Это ж надо — так с семимесячным страдать, не был бы врачом — подумал бы что заговорили её.

— Так может операцию?

— Молчи, что ты понимаешь! Девчонка еще совсем, ей рожать — не перерожать, если сейчас разрежем — детей никогда больше не сможет иметь. Резать буду в последнюю очередь. Иди… не оставляй её ни на минуту. Сердце крепкое — выдержит. Иди, мне работать надо.

Микитична закрыла за собой дверь. Доктор вышел за ней в коридор. По всему зданию раздавался протяжный хриплый стон.

— Да-с. Горло сорвала уж себе. Так она и впрямь все силы растратит. Ты вот что, ты накапай ей там, ну сама знаешь… пусть хоть ночь поспит.

Юлия лежала не в силах пошевелиться от разрывающей её тело боли. Кричать сил не было, она могла только выть как раненый зверь, страшно и жалобно одновременно. Микитична вошла с каплями и стаканом воды.

— Ничего, детонька, ничего, вот, капельки выпей, они боль снимут на время. Потерпи, доктор сказал уж скоро совсем, потерпи, милая.

Юлия залпом выпила снадобье и откинулась на подушку. Вот если бы ради Андрея… ради него она бы терпела, стиснув зубы и неделю, но сейчас то за что? Хотя, даже ради Андрея! Он теперь женат, где он сейчас? Если бы не Натали с её интригами, не она, а Юлия была бы сейчас невесткой генерал-губернатора Истомина и женой самого красивого, самого желанного мужчины на свете. Жила бы сейчас в благодатном Екатеринодаре, в белокаменном особняке генерал-губернатора, и возможно уже она была бы матерью его сына. Она мечтала об этом с самой первой минуты их знакомства. Можно было только предположить, как она могла быть такой беспечной, что позволила так всё подстроить Натали, и разрушить то, что с такой любовью строила долгие месяцы.

Снова захотелось пить, но Юлия уже не могла ни открыть глаз, ни пошевелить губами. Боль отошла куда-то на второй план, и сон снова завладел её сознанием.

— Юленька, моя Юленька! — Андрей стоял на коленях перед ней и целовал её руки, — ну наконец- то ты вышла ко мне! Зачем ты мучила меня целый месяц. За что твоя немилость?

Юлия с каменным лицом протянула ему записку:

— Родители были в отъезде, я не могла вас принять. Я полагаю сударь, что после того, что Вы мне написали, я и не должна больше принимать Вас, не понимаю, зачем Вы целый месяц обиваете мой порог и просите о свидании. После трех месяцев нежной дружбы прочитать это…как вы могли поступить так жестоко! Полагаю между нами все кончено. Я вырвала Вас из сердца. Один бог знает, чего мне это стоило.

Она сделала реверанс и, всучив ему в руки скомканный клочок бумаги, удалилась в глубину комнат. Андрей дрожащими руками развернул записку:

«Юлия, простите, но меня связывают обязательства, которые сильнее меня. Чувство к женщине, которую я знал задолго до Вас, переполняют меня, я никогда Вас не любил и не обещал Вам ничего. Мне невозможно более видеться с Вами.

Возможно, в скором времени мне предстоит связать себя узами брака. Прошу простить меня и не навязываться мне с визитами. Более видеть вас у меня нет никакой возможности, поскольку это ранит мою возлюбленную. Надеюсь на Ваше благородное сердце и холодный разум — Вы найдете, что объяснить Вашим родителям.

Простите меня.

Андрей опустил записку. Разум мутился. Откуда! Кто мог написать это! Юлия, бедная — теперь понятны её капризы, хотя нет — это не капризы. Так ранить это искреннее, доверчивое существо не могло ничего сильнее, чем слова в этой записке. Он бегом кинулся вверх по лестнице, опрокинув по пути лакея. Дверь в комнату Юлии была заперта изнутри, слышались всхлипывания. Он тихонько постучал, сдерживая эмоции.

— Юленька, открой, это чудовищная ошибка, открой.

— Подите прочь, сударь! Здесь маменька и… Я позову прислугу, и Вас вышвырнут с позором. Подите прочь, я видеть вас не могу.

Андрей, сжав зубы, повернулся спиной к двери. Нет, её не уговорить. Он должен видеть её глаза! Отойдя на немного, он что было силы ударил плечом дверь. Крючок слетел с петли, и его глазам предстала изумленная, перепуганная Юлия. Глаза её были полны слез. Он схватил её за плечи и прижал к себе.

— Я не писал этого, слышишь, милая, не писал, да, подчерк похож, но я никогда бы не написал этой мерзости, как же ты могла поверить, почему не позвала меня тот же час, не показала мне это? Я понятия не имею, откуда у тебя это. Поверь мне, только поверь, пожалуйста, я не перенесу твоего недоверия. Умоляю, посмотри мне в глаза.

Взгляд его был тверд и искренен. И кроме тревоги и непонимания она не видела в нем ни тени лукавства. Душа начинала оттаивать.

— Эту записку принес твой лакей.

— Какой? Немедленно пойдем ко мне, я выстрою перед тобой всю прислугу, мы дознаемся кто этот мерзавец. Юленька, моя Юленька, да как же ты могла поверить в это. Ведь мы с тобой три месяца каждый день были друг с другом и говорили обо всем на свете, искренне говорили, я ведь с ума по тебе схожу. Я….

Андрей замолчал. Взяв её за руки, он подвел её к окну:

— Я никогда не причиню тебе боль, милая, слышишь, никогда! Это чья-то чудовищная шутка.

— Если бы ты знал, как тяжело было мне по крупинке вырывать тебя из своего сердца. Я почти сделала это. Оно почти разбито. Почти окончательно…

Юлия отвернулась и отошла к столу. Андрей подошел сзади и обнял её за плечи.

— Я люблю тебя!

Она повернулась к нему и посмотрела в его ясные глаза, сиявшие искренностью и добротой. Она видела только любовь и надежду.

— Ты никогда мне этого не говорил

— Я никому этого не говорил, и никому не скажу, слышишь, я люблю тебя. Всем своим сердцем люблю. С самого первого дня, когда я тебя увидел на балконе с книгой. С самого первого взгляда, искренне и навсегда, слышишь, навсегда!

Он наклонился и несмело поцеловал её в губы, потом еще и еще раз. Это был необыкновенный — сильный и нежный поцелуй, такой глубокий и чувственный. Голова закружилась. Юлия чуть не потеряла сознание. Ее никто и никогда не целовал. Он был первым. И этот поцелуй был первым в её жизни.

— Я чуть с ума не сошел за этот месяц! — Андрей обнял её, поднял на руки, — я завтра уезжаю на пару недель. Но я приеду, и нас больше уже ничто не сможет разлучить. Я сразу же, немедленно женюсь на тебе.

— Подождите, сударь, — Юлия спрыгнула с его рук и, вытерев остатки слез, упершись руками в его плечи, сделала сердитую мину, — Вы кажется, меня забыли спросить.