Валерия Вербинина - Синее на золотом
– Договорились, гражданин! – весело ответил Луи.
Через четверть часа Кассандр принес письмо и положил его на стол.
– Смотри не потеряй, – сказал священник на прощание.
Он уже взялся за ручку двери, когда Луи окликнул его.
– Слышь, Кассандр… Я вот тут размышлял… – Он поколебался, но все-таки собрался с духом и выпалил: – Как ты думаешь, как расположить к себе женщину? Если она даже в твою сторону не смотрит… и вообще?
Кассандр озадаченно мигнул и повернулся к своему собеседнику, который уже жалел, что вообще завел этот разговор.
– Сын мой, – сказал священник, и морщиночки на его лице заиграли и сложились в уморительно лукавую гримасу, – да будет тебе известно, что я против того, чтобы бегать за женщинами, которые даже не смотрят в твою сторону. Хотя одно безотказное средство все-таки есть, – добавил он. – Начни ухаживать за ее лучшей подругой, и внимание дамы тебе обеспечено.
Луи вспомнил хищное личико Терезы, вспомнил усеянную бородавками физиономию Евы – и нахохлился. А священник, заметив это, захохотал уже во все горло.
– Будет тебе ржать, отче, – сердито одернул его генерал. – И вообще, для духовного лица что-то ты слишком хорошо в этом разбираешься.
– Гражданин генерал, – сказал Кассандр, все еще давясь от смеха, – ты забываешь, что я двадцать лет принимал исповеди. Уверяю тебя, за одно то, что я на этих исповедях наслушался, мне должно быть обеспечено место в раю.
– Ну, а про подругу тебе кто сказал? – поинтересовался генерал.
– Граф де Клермон, – отозвался священник. – О, ему пришлось долго исповедоваться, когда он гнил заживо после своих амурных похождений. – Его глаза потемнели. – Ладно, гражданин генерал, что-то я с тобой заболтался. Если найдешь в письме что интересное, сразу же скажи мне.
Он ушел, а генерал зажег свечу и принялся за работу. Первый абзац кое-как складывался в связный текст, но второй упорно отказывался переводиться. «Может быть, это какой-то шифр? – размышлял генерал. – И как вообще понять, шифр это или нет?»
Часы на ближайшей церкви пробили полночь. Луи вздрогнул и уронил перо. Когда он поднял его, в дверь заглянул адъютант.
– Гражданин генерал, – доложил Франсуа, весело блестя глазами, – там к тебе какая-то гражданка. Пустить?
Гражданин генерал заметался, как гражданин петух в курятнике, куда нагрянула с визитом гражданка лиса. Он сунул письмо в стопку бумаг на столе, накинул мундир, заметил, что две пуговицы на мундире болтаются, чертыхнулся, застегнул мундир, оторвал при этом одну пуговицу с мясом и сделался красен как маков цвет. Проклиная свою неловкость, а также денщика Юбера, который был горазд только лопать за четверых, генерал сел за стол и велел Франсуа впустить гостью, но тут же сообразил, что тогда сцена приобретет слишком официальный характер, и вскочил с места.
– Прошу, – сказал Франсуа, впуская Амелию.
И, поймав выразительный взгляд генерала, кашлянул, отдал честь, сделал оборот вокруг себя и улетучился в дверь.
«Нет, все-таки надо было начать с подруги», – смутно помыслил Луи, поймав взгляд Амелии. Этот взгляд прямо-таки источал холодное отчуждение; и то, что он был генералом республиканской армии, как и то, что жизнь и смерть ее друзей были в его власти, ничего не меняло. Она по-прежнему оставалась принцессой из зарейнской страны, а он по-прежнему был для нее никем; и когда он осознал, что это положение вещей может длиться вечно, он растерялся.
– Надеюсь, я не опоздала, – сказала она ровным голосом.
Он взял ее за руку: ее пальцы были холодными как лед, хотя ночь была теплой. И все-таки он не отпускал их, смутно надеясь, что они хоть чуть-чуть потеплеют от его прикосновения.
– Вы говорили с моей служанкой, – продолжала Амелия, и он видел, как в полутьме блестят ее глаза. – Надеюсь, я правильно поняла ваши условия.
– Почему ты не можешь говорить мне «ты»? – сердито спросил он.
– Почему вы не можете говорить мне «вы»? – парировала она.
Сейчас он был готов сделать все, что она бы попросила; но если бы он согласился, это бы еще больше отдалило их друг от друга.
– Чего вы хотите? – спросила Амелия. – Если денег, у меня есть драгоценности, но немного. – Она вытащила из кармана платок, в котором тускло поблескивали ожерелье с зелеными камнями и такое же кольцо – то самое, которое когда-то пытался отнять у нее грабитель, – и положила их на стол.
Это было уже слишком. Кровь бросилась ему в лицо.
– За кого ты меня принимаешь? – выпалил он.
– А за кого я должна вас принимать? – ответила она, смело глядя ему в лицо.
Что бы он ни делал, она неизменно вкладывала в его поступки самый дурной смысл; и от этого впору было впасть в отчаяние. Все же он попытался хоть как-то исправить положение.
– Мне ничего не нужно, – проговорил он неловко. – Кроме тебя.
Он поцеловал ее руку, другую, волосы, висок, под тонкой кожей которого билась голубая жилка. Амелия молча отвернулась, не отвечая. На ее лице была написана скука. Он стал перед ней на колени, прижался лицом к ее платью. Бесполезно: ее руки по-прежнему были холодны как лед.
– Я бы так хотел, чтобы ты полюбила меня, – умоляюще прошептал он. – Хоть немного.
– Нельзя заставить другого полюбить себя, – отозвалась она.
– Даже если я люблю тебя? – спросил он.
Амелия ничего не ответила. Это была мука; он мучил себя, мучил ее, и ведь в конце концов она была совершенно права. Он поднялся с колен и поглядел на нее, пытаясь уловить в ее лице хоть какое-то движение. Но она оставалась безучастной; он по-прежнему ничего для нее не значил. Чувствуя себя глубоко оскорбленным, он отошел к окну.
– Убирайся, – проговорил он наконец. Амелия удивленно посмотрела на него. – Я не желаю тебя больше видеть, слышишь? – с ожесточением продолжал он. – Больше никогда в жизни!
Прошуршало к выходу шелковое платье. Миг – и она исчезла за дверью, исчезла из его жизни, так, словно ее никогда и не было. И он впервые подумал о том, как хорошо было бы умереть.
Чувствуя себя полностью опустошенным, он вернулся за стол и неожиданно увидел на краю стола платок, в котором поблескивали ее украшения. Первым его порывом было схватить этот платок и вышвырнуть в окно, но он спохватился, что Амелия может о нем подумать после этого, сгреб платок со стола и выскочил из комнаты.
Город спал, только кое-где поблескивали редкие огни. Сообразив, какой дорогой она должна вернуться, он двинулся следом за Амелией и нагнал ее на мосту через канал. Услышав за собой его торопливые шаги, она обернулась и отпрянула. Она никогда еще не видела такого выражения на человеческом лице – смесь яростной решимости, какой-то детской обиды и, несмотря ни на что, упрямой гордости. Невольно ей стало его жаль.
