Элизабет Хойт - Таинственный спаситель
— Вы так считаете?
— Да. — Он жестко улыбнулся. — Изабель.
Она нахмурилась.
— Я не…
В эту минуту со стороны резного буфета донесся какой-то тихий всхлип. Оба, и он, и Изабель, посмотрели на этот предмет мебели, и странным образом выражение ее лица сменилось с гневного на неуверенное. Она устремилась было туда, но остановилась.
Изабель больше не пошевелилась, поэтому Уинтер подошел к буфету, опустился на колено и открыл нижнюю дверцу.
Оттуда выглянуло залитое слезами личико.
— Кристофер, — сказал Уинтер, вспомнив имя мальчика. Он оглянулся через плечо, но Изабель застыла на месте как изваяние. Он снова посмотрел на мальчика. — Как там, в буфете, удобно?
Малыш вытер нос бархатным рукавом.
— Нет, сэр.
— Не желаешь вылезти оттуда?
Мальчик молча кивнул. Уинтер подался вперед и взял ребенка на руки. Вблизи он разглядел, что Кристофер — хорошенький мальчик лет четырех-пяти. Он встал, держа мальчика, и повернулся к Изабель. Многие женщины испытывают естественный порыв забрать ребенка у мужчины — возможно, материнский инстинкт считается сильнее отцовского, — но Изабель не выразила такого желания. Напротив, она сложила руки, словно сдерживаясь и не стремясь к малышу.
Уинтер вскинул брови, и она покачала головой, будто опомнившись:
— Я позвоню Карадерс.
— Хочу остаться, — захныкал Кристофер.
Изабель сглотнула.
— Я… я думаю, тебе лучше вернуться к няне.
Когда это леди Бекинхолл была не уверена в себе, тем паче заикалась? Тут он что-то упустил.
Уинтер прокашлялся и пробормотал мальчику:
— Я собирался попробовать вон те сдобные булочки на чайном подносе. Хочешь составить мне компанию?
Кристофер кивнул.
Уинтер с мальчуганом на коленях устроился на диване перед низким столиком, дал одну булочку Кристоферу, другую взял себе.
Он откусил от пышной сдобы, глядя на одеревенелую спину Изабель. Она снова отошла к окну, совершенно игнорируя и одного и другого. Странно.
— Вкусно, правда? — обратился он к Кристоферу.
Тот кивнул и прошептал с полным ртом:
— Кухаркины булочки самые вкусные.
— Да. — С минуту они жевали в солидарном молчании.
— Где Карадерс? — ворчливо спросила Изабель.
Кристофер, который собирался откусить от булочки, опустил ее и сжал липкими пальчиками на коленях.
— Она меня совсем не любит.
Уинтер и хотел бы возразить, что это не так, да только был убежден, что дети не лгут, а Изабель явно пыталась сделать вид, будто ребенка нет в комнате. Он наклонился, налил в чашку молока из кувшина, добавил немного горячего чая и вручил чашку мальчику.
Кристофер уронил булочку — на пол, к сожалению, — взял чашку обеими руками и с жадностью стал пить. Когда он опустил чашку, его верхняя губа была в молоке.
— Хотя вчера вечером рассказала такую здоровскую историю.
Мальчик тоскливо посмотрел на спину Изабель.
Няня, довольно невзрачная женщина средних лет, вбежала в комнату.
— Ох, миледи, простите, ради Бога. — Она подскочила, чтобы забрать Кристофера с колен Уинтера, потом повернулась к хозяйке. Больше этого не повторится, миледи, обещаю.
Та все еще стояла лицом к окну.
— Уж, пожалуйста, постарайтесь.
Бедная Карадерс побелела, сделала книксен и спешно ретировалась вместе с Кристофером.
Уинтер задумчиво налил себе чашку чаю.
— Вы считаете меня недоброй, — произнесла Изабель.
Уинтер взглянул на нее. Спина ее была прямая, но по линии плеч он мог сказать, что она сложила руки перед собой, словно защищаясь.
— Я полагаю, — медленно проговорил он, — что хотел бы знать, кто такой Кристофер и что он значит для вас.
Засим последовало довольно долгое молчание, во время которого он гадал, получит ли ответ; затем зазвучал ее голос, ровный и без эмоций.
— Кристофер — сын моего покойного мужа.
Уинтер нахмурился, но, прежде чем успел задать вопрос, она повернулась и прошла на середину комнаты.
Красивый рот был плотно сжат, словно чтобы не дать выхода какому-то переполняющему ее чувству.
— Его мать была любовницей Эдмунда.
— Э… понимаю, — отозвался Уинтер, хотя на самом деле не понимал. — И он живет с вами? Таково было желание вашего супруга?
Она пожала плечами.
— Я ничего не знала о Кристофере и Луизе, его матери, вплоть до смерти Эдмунда. Он, похоже, не позаботился об их обеспечении.
Он просто смотрел на нее и ждал, жалея, что расстояние между ними так велико. Изабель стиснула руки перед собой.
— Луиза пришла ко мне через месяц после того, как я похоронила Эдмунда, и сказала, что Эдмунд поселил ее в небольшом городском доме, но с его смертью арендная плата за дом не выплачивается. У нее нет денег. Тогда же я узнала, что она не имеет ни малейшего представления о том, как распоряжаться финансами. Она попросила денег, и я… — Она умолкла, вновь пожав плечами.
Она выглядела такой потерянной, стоя посреди комнаты со стиснутыми руками, словно перед неприятным, но необходимым повествованием.
— Изабель, выпейте чаю.
К его огромному облегчению, она подошла к нему, села на диван напротив и стала оцепенело наблюдать, как он наливает чай и щедро добавляет молока и сахара.
— Вам не следует разливать чай самому, — рассеянно проговорила она, принимая чашку.
Он бросил на нее ироничный взгляд.
— В приюте никто мне его не наливает, заверяю вас.
— О! — Она сделала глоток. — Да, конечно.
Он беспокойно наблюдал за ней. Было тут что-то, что он упустил. Что-то, о чем она ему еще не поведала.
— Вы знали, что ваш муж держит любовницу?
Она покачала головой и опустила руки с чашкой на колени.
— Нет вообще-то, хотя меня это совсем не удивило. Эдмунд много лет вдовствовал до того, как мы поженились, и у него были свои потребности.
Он тоже глотнул чаю, уже остывшего.
— Вы как-то сказали, что были верны мужу. Должно быть, вы сочли предательством, что он верен не был.
Взгляд ее был циничным.
— Вы забываете, что такие вещи — в частности, мужчина, держащий любовницу — считаются в моих кругах само собой разумеющимся. Я была удивлена, узнав о Луизе, но не шокирована. В конце концов, наш брак не был союзом по любви. Эдмунд был ко мне очень внимателен. Он обеспечил меня даже после своей смерти. Чего же еще желать женщине от мужчины?
— Верности. Страсти. Любви, — проговорил Уинтер — слишком быстро, слишком резко.
Она взглянула на него, и циничное выражение у нее на лице сменилось любопытством.
— В самом деле? Значит, из этого, по вашему мнению, состоит брак?
