Вера - Алиса Клима
Туманов слез с полки и выглядел озабоченно. Он понимал, что Ларионов хотел отдать ему Анисью за рассмотрение его просьбы.
– Зачем тебе это, Гриша? – спросил он устало, недоумевая о мотивах Ларионова.
– Я так забавляюсь, – ответил непринужденно Ларионов. – Скучно тут мне, – добавил он, окатив Туманова ледяной водой.
Туманов вышел из парной, ничего не ответив. Ларионов умылся и пошел вслед за ним, потом в сени и приказал Федосье привести тех же женщин, что и вчера. Федосья побежала в барак, а Ларионов вернулся к мужикам. Через некоторое время женщины пришли. Мужики сразу оживились. Ларионов пригласил девушек за стол. Туманов был в раздумьях. Он смотрел на Анисью и потом на Ларионова. Ларионова это, казалось, забавляло.
– А мне бы вчерашнюю девку привести, – вдруг попросил Нагибин. – Я бы с ней не прочь… отдохнуть.
Ларионов неожиданно для себя вздрогнул.
– Это какую? – засмеялся Туманов, потрепав Нагибина за холку. – Ишь какой! Выбирает еще…
Нагибин немного застеснялся и вывернулся из-под лапы Туманова, краснея.
– А вон ту, что в ШИЗО отправили, – улыбнулся он. – Очень она мне глянулась. Строгая такая…
Ларионов почувствовал, как сквозь его сердце пробежал ветерок.
– Вот те на! – хмыкнул Туманов. – Ему персики в нектаре приготовили, а его на гречиху потянуло! Ну и молодежь…
– Да ладно вам, – еще больше засмущался Нагибин. – Есть в ней что-то, я б хотел ее… Она с вокзала в обозе болтала чудные вещи, понравилась…
– Отставить, – оборвал его резко Ларионов. – Она по пятьдесят восьмой и в ШИЗО. Не положено. Болтала она… Вот и доболталась. Бери, что есть, и не выдрючивайся. – Он обратился к Анисье, стараясь скрыть замешательство, все еще немного взбудораженный от неожиданной выходки Нагибина. – Анисья, – спокойно сказал он, – разденься.
Анисья улыбнулась своей блестящей улыбкой.
– Прямо здесь, Гриша? – спросила она кокетливо.
– Да, – коротко ответил он. – И ступай в баню.
Анисья, помедлив, встала и принялась медленно снимать одежду. Туманов сидел с открытым ртом. Анисья была красива. Ее тело было без изъянов, молодое и холеное. Она делала все без стеснения, зная о своей красоте, и смотрела смело на Ларионова и Туманова. Потом она плавно прошла в парную. Офицеры и другие женщины засмеялись, глядя на ошарашенного и немного испуганного Туманова.
– Решай, – тихо сказал Ларионов Туманову.
Туманов пыхтел и качал головой. Потом выпил и, надкусив яблоко, нерешительно пошел в парную. Валька принесла дров и быстро краем глаза подметила состояние Ларионова. Он сидел за столом угрюмый и грустный.
Девушки притихли, переглядываясь.
– А нам что? – спросила нерешительно Раиса.
Ларионов очнулся от своих мыслей.
– А вы развлекайте тут граждан офицеров, – сказал Ларионов, обулся в сапоги и вышел из бани.
Солнце ослепило его, а мороз приятно жег кожу. Он стоял на холме, закрыв глаза, в мокрых исподних, сапогах и без рубахи, глубоко дыша, и пар валил от его дыхания и тела. Грязь, в которой и с которой он жил, прилипла к нему, как ему казалось, намертво. То, как он поступил с Анисьей, женщиной и собственной своей любовницей, было более чем омерзительно. Пакостное чувство, которое Ларионов испытывал к себе, охватывало его до ощущения внутреннего предела. Он относился с презрением не только ко многим в этом мире, но к себе прежде всего. Ничто не могло уже случиться с ним, чтобы смыть этот позор.
Ларионов заметил, как Федосья торопливо прошла через плац в изолятор. Федосья шла передать охране отпустить Александрову прибраться в бане после развлечений начальства.
Александрову поместили в камеру, окном выходившую на баню. Встав на приступку, она выглянула в маленькое зарешеченное окошко. Там на холме она увидела Ларионова. Через некоторое время из бани выскочили люди – двое нагих мужчин, три женщины, а за ними – голый Туманов. Она вспомнила его в форме и невольно усмехнулась. Ларионов схватил снег и растер Туманова, а тот голосил на всю зону. Внезапно он поскользнулся и пролетел несколько метров с холма на голом заду под горку.
Александрова не сдержалась и засмеялась.
– Хоть бы зад свой разодрал, гад, – прошептала она. – Мы для них – нелюди. Даже одеться не потрудились.
Голые офицеры бросились за своим начальником, а тот, ругаясь матом, поднимался вверх на горку, и живот его колыхался, загораживал обзор под ногами и мешал идти. Ларионов хохотал, глядя на них с кургана.
Ирина видела, что все это его искренне позабавило. Ему нравились эти мерзости… Лицо ее омрачилось. Она спустилась, прижалась спиной к стене и закрыла глаза в позе княжны Таракановой Флавицкого. Да, она была в центре потопа, и ничто не сулило спасения в этом роковом для ее судьбы месте.
В это время лязгнуло окошко в двери, и в него заглянула Федосья.
– Не трухай, – проворно сказала она. – Сейчас согреешься. Григорий Александрович приказал тебе в бане прибраться. Сейчас москвичи баб долапают, и сведу тебя туда. Что найдешь по столам, ешь быстрее. Убирай и ешь. С собой не бери, охра в ШИЗО обыщет, все равно отнимет.
Она захлопнула окошко, а Александрова закрыла лицо руками. Это невозможно было вынести. И зачем выносить? Она больше не могла терпеть все это. СИЗО, Бутырка и этап были достаточным испытанием. ГУЛАГ ее убьет.
Она села на холодные нары и застонала от страданий, бессилия и голода, но больше всего от страданий. Душевная боль была такой невыносимой, что она издавала ритмичные, монотонные странные звуки, похожие на зов птицы: тоскливый, безутешный зов птахи в силке.
Анисья ждала в предбаннике, когда вошли Ларионов, а за ним женщины, офицеры и Туманов. Туманов протиснулся, присел подле нее и принялся обнимать и лобызать, как уже свою женщину на этот день. Ларионов бросил на Анисью быстрый взгляд. Он знал, что его ждали истерика и объяснения позже, и осознавал, что ему не было уже до этого дела. Он не мог чувствовать. Ларионов был уверен, что уже никогда не сможет ничего почувствовать по-настоящему. Его душа атрофировалась безвозвратно.
– Анисьюшка, – смеялся Туманов, – Гриша подстроил, чтоб я зад ободрал в отместку за наше уединение!
Анисья была немного пьяна и смеялась над Тумановым, но изредка посматривала на Ларионова, и в глазах ее блестела злость.
Туманов тоже был уже выпивший и веселый. Когда печь стала остывать, он взял Анисью в парную еще раз и пробыл с ней там недолго. Они еще час парились, потом устали и решили собираться в дорогу. Обычно Ларионов любил париться, именно когда печь уже начинает остывать
