Жаклин Монсиньи - Петербургский рыцарь
Стены в темнице заиндевели, однако несчастных узников все же сморил сон, прерываемый жуткими кошмарами. Внезапно Лесток выпрямился и вцепился в руку царевны.
— Господи Боже мой! Вы слышите эту песню?
Елизавета внимательно взглянула на врача: его била нервная дрожь, он тяжело дышал и, казалось, пребывал в невероятном возбуждении.
«Несчастный, — подумала она, — опасность помутила его разум».
— Но слушайте, слушайте же, — настойчиво повторял врач.
Тротти с возмущением смотрел на Лестока.
«Несомненно, он храбрый человек, — думал он, — но чума меня побери, разве можно трясти, как грушу, принцессу королевской крови! Господи, что за невежа, да еще мой кучер храпит, словно звонарь! Ах! Ну и ночка!»
— Успокойтесь, мой добрый друг, — проговорила Елизавета, ласково похлопывая Лестока по руке, — я слышу только вой ветра и звуки, издаваемые во сне беднягой кучером.
— Но послушайте же… и вы тоже, сударь, там поют… поют у подножия крепости… Боже мой! Если бы это было правдой!
Врач вырвался из рук принцессы, подбежал к окну и как сумасшедший вцепился в решетку, пытаясь разглядеть, что же происходит внизу.
Елизавета и Тротти недоуменно переглянулись, но промолчали, не желая огорчать своего товарища. Но вскоре и они стали прислушиваться. В самом деле, теперь им также показалось, что к крепости, распевая, скачут несколько всадников:
Чья будет корона, корона, корона?Корона будет старика, старика, старика!Старик не сумеет удержать корону,Не сумеет удержать и молодость мою.
— Мне кажется, Лесток, что это польская песня, — тихо произнесла Елизавета. Вместе с маркизом, которому было все равно, чья это песня, польская или русская, потому что он все равно не понимал ни слова, она подошла к доктору. Клеман, оставшись единственным претендентом на меховой плащ, не просыпаясь, быстро закутался в него…
— Да, да, мадам, это песня моего старинного друга воеводы. Это поляки, я уверен! Ах, Боже мой! Давайте помолчим, — сверкая глазами и тяжело дыша, проговорил врач. Казалось, певцы достигли южной оконечности крепости, где находились караульные помещения.
Чья будет корона, корона, корона?У моей милки будет корона, корона!Моя милка сумеет удержать корону.Мою молодость и подавно сумеет удержать!
— Слышите, ваше высочество, они изменили слова песни. Я уверен, они сделали это намеренно, — зашептал Лесток.
— Эй, эй! — закричал внизу часовой. — Кто вы, чужеземцы? И что вам нужно в такой час?
— Ваша светлость, — на плохом русском смиренно ответил один из незнакомцев, — мы бедные польские рыбаки, делали дыры во льду Ладоги, чтобы ловить рыбу, и нас застала непогода.
— Нам очень повезло, ведь в это время года рыба обычно уходит на глубину, — проговорил второй голос с таким жутким акцентом, что узники содрогнулись. — Мы, батюшка, хотели получить в обмен на нашу рыбу теплый ночлег. Сегодня так холодно, что душа и та мерзнет, вот мы и поем, чтобы согреться, — и рыбаки внизу вновь затянули песню, в то время как солдат бормотал себе под нос: «О-хо-хо, рыба, рыба…»
Так где же корона, корона, корона?Корона будет у красотки, красотки, красотки,Но где же красотка?Но где же красотка?
Узники с надеждой переглянулись. Сомнений не было: этой песней им давали знать, что о них не забыли и одновременно просили сообщить о своем местонахождении. Но у пленников не было свечей, чтобы зажечь их, а петь или кричать они боялись, чтобы ненароком не привлечь внимание караульных. Хотя русские солдаты и не поняли из песни ни слова, своим шумом узники погубили бы не только себя, но и великодушных незнакомцев, стремившихся освободить их. Как же известить своих благородных спасителей? Елизавета мгновенно приняла решение. Она сбросила с себя плащ, расшнуровала платье, на глазах у всех сняла с себя тонкую батистовую сорочку и привязала ее к прутьям решетки. Ветер тут же подхватил легкую ткань, и она затрепетала как знамя. Теперь трое узников с тревогой ожидали, когда же кто-нибудь из поляков догадается поднять голову и в серебристом свете луны заметит тот единственный сигнал, который они могли им подать.
Клеман открыл глаза в тот самый миг, когда принцесса с царственной невозмутимостью принялась зашнуровывать корсаж на своей обворожительной груди. Бедный малый решил, что это сон, и, поудобней завернувшись в меховой плащ, сонно пробормотал:
— Вот это да! Не такая уж она и проклятая, эта страна!
— Эй, Игорь! Долго еще эти польские олухи будут нам морочить голову своими песнями? — раздался голос другого часового, обращавшегося к первому, тому, кто начал разговор с поляками, и казалось, склонялся принять от них чудом добытую рыбу. Вот уже несколько месяцев, как касса регентши была пуста, равно как и желудки ее солдат, которым не платили жалованье.
— Да заткнитесь же вы, чертовы поляки, — крикнул Игорь, — и без вас тошно.
— Мы замерзли, ваша милость, и… — жалобно начал один из поляков.
— Ладно, ладно, — проворчал караульный, — ну, где там ваша рыба, дайте, я ее посмотрю, стоит ли она того, чтобы вас впустить.
— Мы оставили ее на берегу, батюшка, очень тяжело тащить было, там ее пудов семь или восемь[16].
Услышав о таком изобилии, глаза солдат засверкали: этой сделкой он мог себя обеспечить пищей на добрую часть зимы; чревоугодие помешало ему поразмыслить, насколько велика была вероятность подобного улова.
— Слушаемся, ваша милость, — отвечали поляки, внезапно заторопившись, — сейчас мы пойдем и притащим сюда всю нашу рыбу. Ждите.
Солдат, довольно потирая руки, вернулся в караулку, где вокруг печки играли в карты его товарищи.
— Братцы, я только что совершил выгодную сделку. Когда поляки вернутся, мы заберем себе их рыбу, поделим ее между собой, а этих дураков, как собак, выкинем на улицу.
— Хо-хо, Игорь! А ты не так уж глуп, как кажешься на первый взгляд, — усмехнулся тот, кто уже пытался заставить поляков замолчать.
Если бы солдаты последовали за «поляками», они были бы чрезвычайно удивлены, увидев, как те, направившись поначалу к озеру, вскоре повернули обратно и ползком направились к обветшавшему «старому каземату», где, прижавшись к стене, они устроили маленькое совещание. Один из них пальцем нарисовал на снегу план цитадели:
— Видишь, Флорис, сейчас мы находимся здесь. Старый лаз из крепости находится в ее южной оконечности, там же, где и караульное помещение. Если замеченный нами сигнал исходит от Лестока или от самой царевны, значит, они заперты в восточной башне, где расположены тюремные камеры, может быть, даже вместе с Тротти. Если, конечно, их не поместили раздельно… Ты по-прежнему придерживаешься своего плана, брат?
