Лаура Гурк - Сама невинность
– Я бы не стал говорить, что она погибла окончательно, – заметил Данбар.
Софи подняла голову и взглянула на него, всё ещё предполагая самое худшее.
– Что это значит?
– У меня состоялся небольшой разговор с сержантом Мерриком, и я объяснил ему, что люди, которые приходятся родственниками пэрам королевства, не могут быть арестованы. Не могут, и всё тут. Он просто не понял это исключительное правило Столичной полиции, – инспектор замолчал, а затем мрачно добавил, – и не только он не понимает это правило.
– Это означает, что вы не собираетесь арестовывать тетушку?
– Да, это означает именно это.
Софи с трудом подавила рыдание.
– Не плачьте, – приказал он, – или я передумаю.
– Я не собираюсь плакать, – заверила его девушка; она испытывала такое облегчение, что едва могла говорить. – Я просто ошеломлена. Я никак не ожидала…
– Что? – перебил он её. – Что у меня может быть сердце?
– Нечто в этом роде, – созналась она, нервно смеясь. – Я не думала, что вы мне поверите, когда я сказала, что не знаю, кто стрелял в вас. И я полагала, что вы собираетесь арестовать тетушку, чтобы заставить меня подчиниться.
– Я не арестовываю пожилых леди, не причиняющих никому вреда, только потому, что формально они нарушили закон. И, кроме того, у нас не будет доказательств, необходимых для заключения её в тюрьму, ибо я – равно как и вы – не могу представить, чтобы виконтесса Фортескью выдвинула против неё обвинения.
– Я тоже кузина Кэтрин, но это не остановило вас от того, чтобы арестовать меня! – возразила Софи.
– Официально вы не были арестованы.
– Не была? Мне мой арест показался очень официальным!
– Я не заполнил отчёт об аресте, или полицейский отчёт, я не снял ваши отпечатки пальцев для этого самого отчёта и я не посадил вас в камеру.
– А что насчет журналиста?
– Я сказал ему, что сержант Меррик ошибся. Что вы пришли в Скотленд-ярд только для того, чтобы сообщить о незначительном преступлении. Разумеется, тётушка сопровождала вас в качестве настоящей компаньонки, ведь ни одна молодая леди не может пойти в полицию в одиночку.
Софи долго рассматривала Мика, и ей впервые пришло на ум, что, в конце концов, он, может быть, и не такой уж ужасный человек.
– Благодарю вас.
Он сжал губы и отвёл взгляд.
– Забудьте об этом. Я должен был так поступить.
– И о каком преступлении я предположительно пришла сообщить? – поинтересовалась девушка.
– О пропаже часов.
Софи расхохоталась, и Мик, нахмурив в замешательстве брови, снова посмотрел на неё.
– Это было лучшее, что я смог придумать в тот момент, – сказал он. – Почему вас это так веселит?
– Потому что это очень подходящее объяснение, – ответила она, всё ещё посмеиваясь. – Я постоянно теряю часы. Я даже решила не носить их больше! Впрочем, как и носовые платки – их я тоже теряю.
Его ресницы медленно опустились.
– Видимо, пуговицы тоже.
Софи опустила глаза и обнаружила, что одна из пуговиц на её ночной рубашке и правда оторвалась, и теперь разошедшиеся края ткани позволяли увидеть небольшой кусочек обнаженной кожи в ложбинке между ее грудями. Смущённая, она закрыла рукой прореху.
– В этом доме никто не любит шить, – пробормотала она, чувствуя, как заливается румянцем. – Особенно я.
Мик хрипло рассмеялся, и девушка подумала, что именно так мог смеяться пират – веселье, под которым скрывается порок. Он смотрел прямо на неё, и, казалось, его взгляд устремлялся сквозь её ладонь туда, где края её ночной сорочки разошлись. Устремлялся к обнаженной коже, которую она пыталась скрыть. Устремлялся к её сердцу.
Парализованная его взглядом, она стояла неподвижно, всё также прижимая руку к груди. Что было такого в этом мужчине, что заставляло её постоянно разрываться между двумя желаниями – подойти к нему ближе и бежать прочь от него? Те чувства, которые он пробуждал в ней, были похожи на эмоции человека, очарованного огнём. Ты приближаешься к нему – а затем обжигаешься.
Софи отвела глаза в сторону. Инспектор загораживал единственный выход из парфюмерной, и если она не хотела продираться сквозь заросли камелий и фиговых деревьев, которые отгораживали «комнату» от остальной части оранжереи, ей не оставалось иного пути, кроме как пройти мимо него. Девушка вскинула голову.
– Пожалуй, я пойду спать, – сказала она и обошла стол, надеясь, что он отойдёт в сторону.
Разумеется, он не стал этого делать. Более того, он раскинул руки в стороны, совершенно преградив ей таким образом дорогу. Ладонями он касался греческих ваз. И она даже не могла поднырнуть под его руками, ведь он опустил их достаточно низко!
Софи посмотрела на его руку: его длинные загорелые пальцы слегка согнулись, касаясь древнегреческой девушки, высеченной в белом камне вазы. Ей неожиданно стало жарко, языки пламени заплясали вдоль её спины и вниз по ногам. Она чувствовала себя так, будто через секунду растает на этом самом полу, выложенном венецианской мозаикой.
Девушка откашлялась.
– Не могли бы вы отойти в сторону? – спросила она, надеясь, что её голос звучит спокойно и беззаботно. – Я и правда хотела бы пойти спать.
– Я тоже, – ответил Мик с чувством, но так и остался стоять. Его ресницы опустились, он не отрываясь смотрел на её губы. – Что входит в ваши духи? Афродозиак?
И прежде чем она смогла придумать ответ, он шагнул вперёд, обнял её за талию и притянул к себе. Обхватив другой рукой её затылок, он намотал на кулак её длинные локоны и заставил Софи откинуть голову назад. Затем наклонился и поцеловал её.
Чарльз целовал её однажды. Это случилось в саду позади дома викария в Сток-он-Тренте, сразу после того, как она приняла его предложение. Он очень быстро и прилично прикоснулся своими губами к её – именно так джентльмен и должен целовать свою наречённую. Поцелуй же Мика не был ни быстрым, ни приличным. Он был примитивным, чувственным и очень страстным. Ртом и языком Мик без устали ласкал её губы, пока она, наконец, не разомкнула их.
И тотчас же его язык скользнул в сладкую глубину её рта, исследуя, пробуя на вкус. Софи ни разу в жизни не испытывала такого восторга – от которого трепетало всё её тело; не испытывала такой жажды – которую невозможно было утолить; не испытывала этого отчаянного стремления получить больше.
Его рука, как стальной обруч, обвивала её спину, прижимая девушку к Мику настолько тесно, что ей пришлось приподняться на мысочки. Тонкая ткань ночной сорочки не была преградой, и Софи в полной мере ощущала его мощное, сильное тело, ощущала прикосновение его твердой восставшей плоти. И она знала, ЧТО это значит.
