Шерри Томас - Обольщение красотой
— Может, послать за доктором? — предложила Милли.
— Нет, не надо! — Венеция помедлила, словно удивленная своей горячностью, и смягчила голос: — Едва ли небольшое несварение желудка может служить основанием для тревоги. Я уже приняла пару таблеток соды. Вы не успеете оглянуться, как со мной все будет в порядке.
Она вышла. Фиц сел на стул, который она освободила.
— Вам тоже пора ложиться, леди Фиц, — сказал он. — Уже поздно, и ты только что вернулась из долгого путешествия.
— Может, и долгого, но едва ли утомительного. — Тем не менее она поднялась на ноги. Они были женаты достаточно долго, чтобы она поняла, что он хочет остаться один. — Ты куда-нибудь собираешься?
— Возможно.
Наверное, чтобы нанести визит какой-нибудь даме. Что ж, она привыкла к этому, сказала себе Милли. Пожалуй, так даже лучше. Зачем рисковать дружбой, которая устраивает их обоих?
— В таком случае спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Он не смотрел на нее, снова углубившись в письмо Эндрю Мартина.
Милли позволила себе еще секунду задержать взгляд на муже, прежде чем закрыть за собой дверь.
— Проклятье, Фиц! — Гастингс согнулся вдвое, схватившись за живот. — Ты бы хоть предупредил.
Фиц помассировал костяшки пальцев. Удар в живот Гастингса не причинил ему боли, в отличие от удара в лицо. У этого типа чугунный череп.
— Ты получил по заслугам. Ведь ты знал, что это Эндрю Мартин, не так ли? Но ничего не сказал мне.
Гастингс со стоном выпрямился.
— Как ты догадался?
— По вашим лицам, когда вы прогуливались в саду. Было ясно как день, что у тебя есть какая-то власть над ней.
Фицу следовало разобраться с Гастингсом раньше, но решения относительно «Кресуэл энд Грейвс» не могли ждать дольше. И потом, общество Милли было таким приятным, что он все время откладывал свой уход из дома. Непостижимо. Ведь она его жена, и он может наслаждаться ее обществом, сколько пожелает.
Поморщившись, Гастингс подошел к кофейному подносу, который принесли незадолго до этого.
— Я рассказал тебе достаточно.
Он протянул Фицу чашку кофе. Тот принял ее как предложение мира.
— Ты позволил нам надеяться, дурья твоя башка. Если моя сестра рискует своим будущим ради какого-то негодяя, я не хочу тратить свое время, молясь, что я ошибся. Мне нужно знать всю правду, чтобы действовать без тени сомнений.
— Что ты собираешься делать?
— Нельзя сказать, что у меня большой выбор, верно?
— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
Фиц покачал головой.
— Последнее, что мне нужно, это привести с собой одного из ее отвергнутых поклонников.
— Я не один из ее поклонников, — заявил Гастингс тоном мальчишки, застигнутого с рукой в банке с печеньем. — Я никогда не ухаживал за ней.
— Только потому, что ты слишком гордый.
Гастингс мог обманывать весь остальной мир, но для Фица он был открытой книгой.
— Отстань. — Гастингс осторожно потрогал щеку, на которой кулак Фица отставил заметный синяк. — И почему ты меня так хорошо знаешь?
— Потому что я твой друг.
— Если ты скажешь хоть слово своей сестре…
— Я ничего не говорил ей в течение тринадцати лет. С какой стати начинать сейчас? — Он поставил чашку с кофе. — Мне пора.
— Передай Мартину мой привет, хорошо?
— Непременно. Он его надолго запомнит.
Венеция откинула одеяло и встала с кровати. Она могла бы и дальше лежать без сна, ворочаясь в постели, если бы не болезненные ощущения вокруг сосков, ставших непривычно чувствительными. Ей и раньше приходилось жить с разбитым сердцем, но на этот раз ее мучения дополнились приступами тошноты, не имевшими ничего общего с любовными страданиями.
И она ужасно устала. Несмотря на рой мыслей, кружившихся у нее в голове, она уснула, поднявшись к себе после пятичасового чая. Странно, учитывая, что она не имела привычки спать днем, тем более в такое неподходящее время.
Она потихоньку спустилась вниз. В кабинете Фица хранилась энциклопедия, где имелась глава о находках следов ископаемых животных. Плита, подаренная ей Кристианом, находилась на складе — не дай Бог, он узнает, что миссис Истербрук обзавелась подобным объектом. Конечно, рисунки в книге едва ли могли служить достойной заменой, но у нее больше ничего не было, что связывало бы ее с Кристианом. А она так нуждалась в напоминании, что он готов на все, лишь бы и дальше наслаждаться ее обществом, и что ее присутствие в его жизни значит для него не меньше, чем ежедневный восход солнца.
Но в кабинете она обнаружила Фица, в одной рубашке, с бутылкой вина и бокалом под рукой.
— Опять не можешь заснуть, Венеция?
Она села в кресло напротив него.
— Выспалась после чая. А что ты…
Она забыла, что собиралась сказать, увидев небольшое пятнышко на его рубашке.
— Это кровь?
— Гастингса.
— Почему на тебе кровь Гастингса?
— Это длинная история. Я поговорил с Эндрю Мартином с глазу на глаз.
— На кулаках?
— Это входило в мои намерения, но с таким же успехом я мог бы поколотить пасхального зайца[10].
Со своей невинной внешностью Мартин и впрямь подходил под такое описание.
— В таком случае, что ты сделал?
— Объяснил ему, чем рискует Хелена. Сказал, что если мы сумели проникнуть в их секрет, смогут и другие. Что если он любит ее, то должен держаться от нее подальше.
— Думаешь, он последует твоему совету?
— Он выглядел достаточно удрученным. В любом случае я сказал ему, что, если он даст мне малейший повод для подозрений, я отрежу ему — прошу прощения — яйца. — Фиц принес еще один бокал и налил вина в оба. — А теперь твоя очередь, Венеция.
— Моя очередь?
— Твой желудок не мог пострадать от рыбы. Я наблюдал за тобой. Ты разрезала филе и гоняла кусочки по тарелке, так и не съев ни одного.
— Возможно, это было что-то другое.
— Возможно.
Почему у нее такое чувство, будто Фиц говорит не о другом блюде, которое они заказали в «Савое»?
— Пожалуй, мне лучше вернуться в постель.
Венеция уже добралась до двери, когда Фиц поинтересовался:
— Он не женат, надеюсь?
Она, не оборачиваясь, отозвалась:
— Если ты говоришь о герцоге Лексингтоне, то я вполне уверена, что нет.
— Я имел в виду не его.
Гениальный ход, если позволительно так говорить о себе. Теперь она может ответить со всей честностью.
— Тогда я не знаю, кого ты имел в виду.
Кристиан отшвырнул в сторону еще один смятый листок бумаги.
Он наслаждался, когда писал письма своей возлюбленной, рассказывая о том, как провел день, делясь мыслями, которые его посетили, как если бы он разговаривал с ней. Но сегодня вечером эти несколько строк давались ему с трудом.
