Белая роза - Огюст Маке
Так своей прямотой и откровенностью Килдар окончательно разбил сердце молодого герцога. На какое блестящее, но убогое существование, на какое золоченое рабство его обрекают! Если двигаться вперед его заставляет столь безжалостная рука, то тогда он не желает становиться королем. Бог щедро усеял семенами прекрасного будущего его жизненный путь, а он, двигаясь таким образом вперед, лишь затопчет эти семена. Разве он не имеет право сопротивляться такому насилию?
Килдар покачал головой и ответил:
– Подобное сопротивление герцогиня будет расценивать, как неблагодарность.
Ричард содрогнулся.
– Великая герцогиня, – продолжил увещевать его старый Патрик, – не пожалела для вас ни сокровищ, ни мудрых советов. Она относится к вам, как истинная мать!..
Ричард решительным жестом оборвал его. После этих слов в глазах юного герцога загорелся невиданный ранее огонь.
– Как мать? Вы преувеличиваете, Патрик! Я ни разу не почувствовал, что у этой женщины бьется сердце. Я бы задохнулся от любви к ней, если бы она проявила хоть малейшую любовь ко мне. Как мать! Кто?.. герцогиня?.. Нет, она относится ко мне, как союзница, как покровительница, как сестра, ниспосланная Богом. Но на этом все и кончается. Она обеспечивает меня деньгами, она предоставляет свои войска. Если, победив, я стану королем, то сумею достойно вернуть долг. Но если я буду побежден, мне страшно в этом признаться… не знаю, стоит ли так говорить… но мне кажется, что тогда я ничего не буду ей должен. Настоящая мать обняла бы меня и согрела, и направила бы туда, где я в первую очередь должен был появиться, еще до того, как начали выстраиваться всякие комбинации и замышляться политические маневры. Да, Патрик, в Англии есть такое место, куда Ричард сразу должен был лететь без оглядки, как стремится в свое гнездо птица, сбившаяся с пути. Ведь у меня есть мать, настоящая мать, Патрик, и у нее сердце разрывается, когда она думает обо мне, и это в ее объятиях мне сейчас следует быть. Но в ее объятия меня не пустили!
Говоря это, молодой человек пришел в сильное возбуждение. Впервые после отъезда из Фландрии он дал волю давно сдерживаемым чувствам. Патрик попытался его успокоить и призвал с бо́льшим почтением относиться к своей покровительнице.
– Ни слова больше! – оборвал его Ричард, задрожав от возмущения. Сестра Эдуарда IV в первую очередь должна была подумать о чувствах вдовы Эдуарда IV и, хоть запоздало, но проявить истинную заботу о несчастном сироте.
– Ваша светлость рассуждает неверно, – сказал лорд Килдар. – Как раз, наоборот: если бы вас отправили в логово зверя, где Генрих VII прячет вашу мать, в ловушку, где вас уже поджидает убийца, то это свидетельствовало бы о том, что герцогиня плохо заботится о своем племяннике и совсем не любит свою невестку. Герцогиня, пережившая столько несчастий, находится в таком возрасте, когда сердце, возможно, уже бьется медленно, но ее мозг пока еще работает прекрасно, и он полностью поглощен намеченными операциями, по завершении которых и ее, и вас ожидает триумф. А ваш триумф, господин мой, всецело зависит от вашей ловкости и способности избежать когтей страшного зверя по имени Ланкастер.
– Но, Патрик, разве для того нужна моя ловкость, чтобы терпеть, как кто-то подвергает сомнению мое происхождение? Разве в том смысл моих способностей, чтобы наблюдать, как оскорбительные сомнения разъедают, словно ржавчина, всеобщий энтузиазм, порожденный моим именем?
– До сих пор вам все удавалось, потому что вы покорно выполняли все блестящие планы, составленные нашей герцогиней.
– И при этом меня ежедневно оскорбляют, и даже моя мать сомневается во мне, потому что я не еду к ней. И чтобы выпросить толику доверия, которое тает на глазах, я вынужден клянчить разрешение на брак с неведомой принцессой, против которого протестует мое сердце и бунтует моя гордость. Вот, до чего я дошел, и это ты называешь успехом? Повторяю, если бы герцогиня вела себя более благородно в отношении меня, не предоставляла бы помощи, но и не ставила бы условий, позволила бы мне расправить крылья, то я бы уже давно встретился с королевой Елизаветой, моей благородной, но несчастной матерью. А в ее руках я уже либо был бы мертв, либо стал победителем. Англия не поверила Маргарите, когда та поддержала Симнела. Но она всегда поверит Елизавете, если та воскликнет: «Вот мой сын!», даже если вслед за этими словами последует последний вздох королевы, после которого раздастся и мой последний вздох. Что же касается моего счастья и моего триумфа, то откуда, скажи мне Патрик, они возьмутся? Поверь, сердце меня не обманывает: лишь в смерти на руках матери, и нигде более, заключены для меня и счастье, и триумф!
Старый лорд поник головой. Казалось, что его, старого мудрого вельможу, удивляют мысли этого молодого человека. После долгого молчания он заявил:
– Пусть кто угодно позволяет вам не выполнять указания госпожи герцогини Бургундской, но только не я. От меня вы этого не дождетесь.
Затем он обратился к упрямцу со следующими словами:
– Вы говорите, что вдовствующая королева Елизавета стенает, оплакивая вашу участь. А почему вы так решили? Она ничего не знает о вас, это точно… Король Генрих VII сумел так надежно упрятать ее, что никакие слухи о вашем появлении не доходят до ее ушей. Я знаю этот монастырь в Бермондси, где он ее держит. Это настоящая крепость, и она надежно защищена, поверьте мне. И если туда не проникают никакие слухи, то и вы, наверняка, туда не попадете, либо же для вас предусмотрительно оставят открытой какую-нибудь дверь, за которой вас будет ждать ловушка, поставленная умелым охотником. Что же касается ваших иллюзий относительно того, что на крики матери отзовется вся Англия, то по этому поводу я, хитрый старик, только грустно пожму плечами. Вы, ваша светлость, пока еще мало разбираетесь в людях. Вы забываете, что Генрих VII уже успел распространить слухи о вашем самозванстве. Он опередил любые ваши поползновения. Мало того, он заранее объявляет о том, что они возможны, обрекая их тем самым на неминуемый крах. Если вас схватят в
