Симона Вилар - Замок на скале
Анна улыбалась. Она давно заметила, что с Генри Стаффордом легко говорить, когда он вспоминает родной Уэльс. Его голос становится мягче, глаза светлеют, а в его рассказах родной край выглядит словно земля обетованная. И действительно. Генри искренне считал, что в мире нет больше таких цветущих долин, мягких зеленых холмов с овечьими тропами, таких кристально чистых речек, таких неприступных замков.
В этот миг на пороге овчарни возник Филип Майсгрейв. Он был в дорожной одежде и высоких сапогах для верховой езды.
Слегка поклонившись, он учтиво поздоровался с герцогом, а затем обратился к Анне:
– Я уезжаю на горные пастбища. Мне сообщили, что там видели чужих людей, и я думаю, что будет лучше, если я усилю там охрану.
Анна смотрела на него, чувствуя, как кровь отливает от лица. Филип нашел ее в обществе герцога, они оба были веселы и беззаботны. Он снова видит, что ей хорошо с Генри Стаффордом! Но барон оставался спокоен, был любезен с Бэкингемом, мягок с нею. Все это граничило с безразличием. Он уезжает, оставляя Анну в Нейуорте вместе с гостем… Неужели Мод Перси так завладела его душой, что он охладел к ней?
Филип повернулся и, ударяя хлыстом по голенищу сапога, направился к выходу. Он шел неторопливо, и Анна не выдержала. Сунув растерявшемуся герцогу рожок с молоком, она бросилась следом.
– Филип, остановись!
Он даже не оглянулся и ускорил шаги. Торопливо миновав двор, Майсгрейв вскочил в седло и, махнув рукой своим ратникам, выехал за ворота.
Анна застыла на пороге овчарни. В лицо ей пахнуло влажным холодом серого утра.
В тот день она не вышла к трапезе. Лежа в опочивальне, Анна не плакала. Тупое оцепенение охватило ее. Ей не было дела до того, что происходит в Нейуорте. Здесь – справятся и без нее, как справлялись и до ее появления. Ей не хотелось никого видеть, и, когда кто-либо из слуг осторожно стучал, она не откликалась.
Неотвязные мысли терзали ее. Когда она приехала сюда, ее не пугали ни труд, ни чуждая обстановка, ни враждебно настроенные люди. Это место стало ее домом, родиной ее детей, и, какие бы беды и заботы ни обрушивались на них, она всегда была защищена и оберегаема любовью Филипа. Она была так счастлива. И если теперь все рухнет…
В дверь снова постучали. Анна даже не пошевелиласъ. Стук повторился, настойчивый и нетерпеливый. Анна вздохнула и села, откинув с лица рассыпавшиеся волосы. Неужели в замке, где столько людей, не могут обойтись без нее? Однако следует взять себя в руки. Она здесь хозяйка и должна ею оставаться, что бы ни случилось. Когда-то она обещала Филипу, что не станет сетовать на судьбу, как бы туго ни пришлось на том пути, который она избрала.
Анна поднялась, оправила платье и отперла двери. Перед нею стоял Генри Стаффорд. Как и Майсгрейв, он был в дорожной одежде – в той, в которой прибыл в Нейуорт. Его поддерживаемая перевязью рука была скрыта наброшенным на плечи меховым плащом.
– Простите, что побеспокоил вас, миледи. Я пришел проститься.
Анна в растерянности смотрела на герцога. Затем, машинально оправив волосы, жестом пригласила гостя войти. После всего, что произошло, чем скорее Генри Стаффорд покинет Нейуорт, тем будет лучше. Однако она сказала:
– Меня по-прежнему беспокоят ваши раны… Сможете ли вы выдержать путь верхом?
– Безусловно. Ваш капеллан заново перевязал их, осмотрел ногу и ограничился советом выбрать более спокойную лошадь из числа тех, что есть в замке. На Молнии поедет Ральф Баннастер.
Анна задала еще несколько вопросов, как того требовал этикет. Куда герцог решил направиться? Дали ли ему толкового проводника? Готов ли эскорт, чтобы сопровождать его до владений лорда Перси?
Генри спокойно отвечал, быстрым взглядом окидывая опочивальню супругов. Гранитные стены украшены гобеленами светлых тонов, пол покрыт ворсистым палевым ковром. Большой камин, перед ним медвежья шкура, резные сундуки вдоль стен, пяльцы с вышиванием у окна, квадратное зеркало из посеребренной меди на подставке. На возвышении под балдахином – ложе, покрытое одеялом из искусно подобранных шкурок рыси.
На нем герцог задержал взгляд. Он понимал, что, если бы баронесса была сейчас в ином состоянии, она не приняла бы его здесь, в этом уголке, где все дышало уютом и супружеской любовью, у этого ложа, на котором они зачали своих детей. Генри испытывал ревность, боль и печаль одновременно. Он перевел взгляд на Анну, беспомощно опустившую руки.
– Все будет превосходно, миледи. Я уеду, а когда барон вернется, все встанет на свои места.
В его голосе звучали теплота и сочувствие. Анна едва сдержала слезы.
– Здесь нет вашей вины, ваша светлость. Одна я причиной всему. Но я так люблю Филипа Майсгрейва!
Она никогда не думала, что сможет так довериться чужому человеку.
– Я знаю, – медленно и печально сказал герцог. – И это разбивает мое сердце. Но я не имею права на ревность, ведь так?
– Не имеете, – попыталась улыбнуться Анна. Она смотрела в его синие глаза, и внезапно в ней шевельнулось похожее на нежность чувство. Она дважды вырвала этого человека из лап смерти, он порой бывал дерзок, но имел твердое представление о чести, и она не опасалась его. Вчера же она сама попыталась раздуть то, что уже подернулось пеплом, и это вышло у нее куда успешнее, нежели ей хотелось.
Лицо герцога казалось осунувшимся. В нем читалась неподдельная скорбь.
– Я никогда не забуду замок Нейуорт. Я никогда не забуду вас, миледи. Кто знает, если бы в свое время я встретил вас там, на юге Англии, наши судьбы могли сложиться иначе. Я никому не отдал бы вас, никому!
Ресницы Анны дрогнули. Генри Стаффорд и не предполагал, как близок он к истине. Лишь случайно они не встретились при дворе – среди принцев, герцогов, графов. Но она заставила себя улыбнуться.
– Ну, это маловероятно. В ту пору я была дурнушкой, меня прозвали Лягушонком.
Генри не верил. Он взял ее руку и задержал в своей.
– Прощайте, моя прекрасная охотница. Я опоздал. Что ж. Господу виднее. Вы ведь знаете девиз Бэкингемов: «Souvente me souvene».
Она осторожно улыбнулась.
– «Вспоминай меня часто». Хорошо, ваша светлость, я буду вспоминать о вас.
Она говорила это с улыбкой, но глаза герцога оставались печальны, и у Анны снова защемило сердце. Она не противилась, когда Генри наклонился и долгим поцелуем прильнул к ее руке. И Бог весть почему, она ответила ему легким пожатием. Тогда он повернул ее кисть и снова поцеловал, теперь уже ладонь. У него были теплые мягкие губы.
Сердце Анны забилось, странное, обволакивающее тепло разлилось по телу. Она не отняла руки и, как зачарованная, смотрела на склоненную голову герцога, чувствуя, как его губы скользят к запястью. Внезапно герцог стремительно выпрямился. Его глаза оказались совсем близко – сияющие синие звезды, от которых она не могла оторвать взора. Его дыхание коснулось лица Анны, а губы коснулись ее уст. Анна почти не заметила, как покорно закрылись ее глаза, почти не осознавая, что делает, она разомкнула губы, отвечая на поцелуй.
