Симона Вилар - Замок на скале
А потом из селения в замок явился отец Мартин и безоговорочно принял сторону баронессы.
Вы что же, отец, не верите всем этим россказням? – спросила Анна у капеллана.
– Это меня не касается, – сухо ответил тот. – Господь вам с сэром Филипом судья, но уж никак не дворня.
Услышав звук рога у ворот замка, Анна несказанно обрадовалась. Она всегда испытывала облегчение, откуда бы Филип ни возвращался. Однако сейчас, когда первый порыв миновал, она почувствовала, что боится встречи с мужем. Почему он вернулся до срока? Что наговорили ему ратники?
Она решила не встречать его и кинулась в спальню, намереваясь притвориться спящей, чтобы отложить объяснение. Она слышала, как Филип отдает распоряжения во дворе, затем он отправился вместе со старым Освальдом проверить караулы на стенах, потому что уже темнело.
Анна воспользовалась этим временем, чтобы тщательно расчесать свои длинные густые волосы, надеть сорочку из белейшего полотна с оборками и чуть подкрасить кармином губы. Она вдруг поняла, как сильно соскучилась по объятиям мужа, как тоскует по нему, что готова вынести любой гнев Филипа, лишь бы потом он обнял ее.
Она ждала так долго, что едва не расплакалась от не терпения. Неужели Филип решил по-прежнему избегать ее? Может быть, это опять из-за графини Нортумберленд?
Не выдержав, Анна отправилась на поиски.
В замке уже было тихо, но на лестнице она столкнулась с Патрицией. В последние дни эта нелюдимая мечтательная девочка неожиданно выказала особую привязанность к баронессе, и Анна была рада, что встретила именно ее. Она осведомилась, не видела ли та барона, и девочка сказала, что сэр Филип отправился в парильню. Анна вздохнула с облегчением. Как же она не догадалась сразу? Возвращаясь из дальних поездок, Филип всегда подолгу мылся, прежде чем подняться к супруге. Значит, он скоро придет.
Она вновь поднялась к себе и стала ждать. Но Филипа все не было. В камине прогорели дрова, становилось все холоднее. Анна поклялась себе, что никуда больше не пойдет, но не выдержала и, закутавшись в подбитый мехом халат, сунула ноги в теплые полусапожки и вышла в пустынную галерею.
Парильня в Нейуорте была устроена в одной из угловых башенок. Это было небольшое помещение, где пылал большой очаг, пол был выложен красным кирпичом, а вдоль стен стояло множество кувшинов и иных сосудов. Прямо у очага возвышалась огромная лохань с теплой водой. В ней и восседал Филип, когда она переступила порог. Лохань была так велика, что Анна вдруг вспомнила, как в первое время, когда они только поселились вместе в Нейуорте, они порой вдвоем забирались в нее, плескались и дурачились, пока игра не переходила в нечто более серьезное.
При одном этом воспоминании она вдруг ощутила такое волнение, что ей пришлось прижать руку к груди, чтобы успокоить сердце. Она смотрела на Филипа, но тот даже не повернул голову.
Анна какое-то время колебалась. Она видела длинные вьющиеся волосы мужа, его плечо, сильную, всю оплетенную узлами мускулов руку, лежащую на краю лохани. Как любила Анна его руки, когда он мягко привлекал ее к себе, сгибал, словно тростинку, подбрасывал в воздух. Но эти руки умели и другое. Ей неожиданно пришло в голову, какова может быть боль от удара этой руки, и ей стало не по себе. Странно, прежде ей и в голову не приходило, что муж может причинить ей зло.
– Здесь очень холодно, Филип, – сказала она наконец. – И вода твоя наверняка остыла.
Она прошла мимо, налила в котел воды из ведра и повесила его на крюк. Но огонь едва горел, и она опустилась на корточки, наломала и подбросила на уголья тонкого хворосту, а когда он разгорелся и затрещал, навалила целую гору толстых буковых поленьев.
Анна поднялась. Филип глядел на нее, но лицо его ничего не выразило. Она приблизилась, взяла мочалку, намылила и хотела было коснуться его плеча, когда он удержал ее руку. Она ощутила боль, так сильно он сжал ее запястье. И тогда она рассердилась. Вырвав руку, она с такой силой бросила мочалку в воду, что в лицо Филипу полетели брызги.
– Что вы позволяете себе, милорд! – вскричала она. – Вы опозорили меня, изменив с графиней Нортумберленд, а теперь не разрешаете коснуться себя, словно я прокаженная!
– Я не изменял тебе, Анна, – негромко сказал Филип.
– Не лги! Я сама видела, как ты обнимал ее в дальней галерее в замке Перси.
– Я догадался, что ты была там. Но ты не пожелала меня выслушать.
– Зачем слушать, если я видела собственными глазами!
– Ты видела, как я утешал леди Мод. Она была в отчаянии.
– Что мне до этого? Что мне до ее отчаяния, если она собралась похитить у меня мужа!
Филип заговорил спокойно и веско:
– Я же видел, что ты очарована праздником. Ты была в том обществе, для которого рождена, и это доставляло тебе подлинное удовольствие. Ты смеялась, танцевала и была ослепительно хороша. Я видел, что ты веселишься, как дитя, и не хотел тебе мешать. Но чем лучше было тебе, тем большую грусть я испытывал. Я думал о том, что лишил тебя всего этого, что здесь, в Нейуорте, ты работаешь не покладая рук изо дня в день, устаешь, хоть и не хочешь признаваться в этом. И я не хотел тебе мешать.
А леди Мод… Признаюсь, я чувствовал себя сущим дураком, когда эти надушенные щеголи и дамы обсуждали тонкости любовного искусства. Графиня же не отпускала меня от себя, и я счел, что было бы неблагородно пренебречь ее благосклонностью. Все это казалось мне куртуазной игрой, так что, когда Мод Перси вдруг разрыдалась и призналась мне в своих истинных чувствах, я был совершенно ошеломлен. Она же, словно утратив разум, твердила и твердила, что любит меня. Я оказался в нелепом положении. Страсть графини могла поссорить меня с Перси, сильным союзником, к тому же я боялся, что об этом узнаешь ты. Тогда я увлек ее в дальнюю галерею, куда редко кто забредает.
– И там утешил, – саркастически усмехнулась Анна. – Я видела, ты обнимал ее.
– Это не любовная игра, Энн. Мне было действительно жаль ее.
Анна вдруг закрыла лицо руками и разрыдалась.
– Мне было тогда так скверно, Филип! Я была готова на любое безумство. Ты же говоришь, что пожалел сиятельную графиню, опасаясь за ее доброе имя и прочность союза с Перси. Думал ли ты тогда об Анне Невиль?
Филип испуганно оглянулся.
– Ради всемогущего неба, тише!
– А какая разница? Даже если я завтра взберусь на стену Гнезда Орла и стану кричать во всеуслышание, что я дочь Делателя Королей, мне никто не поверит. Они считают меня падшей женщиной, и ты, мой муж, своим пренебрежением ко мне еще ниже роняешь мое достоинство в их глазах.
Взгляд Филипа неожиданно стал жестким.
– Разве тебе не кажется, что у меня есть причины так себя вести?
