Сердце его в Эдирне - YeliangHua
Вот только сердце его было не на месте — и, чем больше проходило времени, тем более тщательно приходилось скрывать, что мыслями он никогда не здесь.
На двенадцатый год Раду осознал, что силы его на исходе.
Он не стал писать прощальных писем — лишь сообщил Басарабу Данешти, своему давнему политическому оппоненту, что уступит его притязаниям, если тот в свою очередь поклянётся не разрушать альянс с Османской империей, и распорядился о союзе дочери и Стефана, другого своего противника — с условием, что тот оставит притязания на трон и прекратит вооруженные столкновения.
Басараб Данешти ответил согласием, а жизнь дочери была устроена.
Вечером того же дня Раду, переодевшись в простого купца, покинул родную Валахию и отправился вниз по Дунаю. По опыту он знал, что до Эдирне ему предстоит провести в пути несколько недель.
Зачем он решил вернуться туда, где его никто не ждал, он и сам не знал.
***
Раду не собирался посещать дворец, и ему не было дела до того, как теперь сложилась жизнь султана Мехмеда — говорили, он вправду исполнил заветы своего наставника, подчинив половину Европы. Похоже, тем летом он окончательно сменил лиру поэта на меч.
Прошло так много времени — едва ли теперь, даже столкнувшись лицом к лицу, Раду узнал бы в нём своего возлюбленного.
Раду было тридцать пять — Мехмеду же, должно быть, уже исполнилось сорок.
Что толку было грезить несбывшимися мечтами о воссоединении, если принц собственноручно всё разрушил?
Одиннадцать лет назад он понимал, что делал, и какова будет цена.
Мерный плеск волн, разговоры с незнакомцами ни о чём за чашкой чая, и бесконечные дни, сменяющиеся долгими бессонными ночами, стали для Раду обычным делом.
Дважды он останавливался по дороге в портовых трактирах, иногда — играл на лютне незнакомцам ради забавы. У него было достаточно средств, чтобы обеспечивать себя до конца дней, живя без излишеств, а потому ему не приходилось думать о том, как себя прокормить. Наконец он мог не заботиться о будущем и просто плыть по течению туда, куда стремилось его сердце.
В конце концов, он слишком устал.
К середине второй недели пути их судно вышло в море — и спустя два дня Раду уже ступал по хорошо знакомым прибрежным камням. Ещё день — и вот он вновь оказался у городских ворот.
Странно было осознавать, что однажды он пытался бежать из города, куда теперь так долго добирался, оставив прежнюю жизнь позади.
Городская стража равнодушно осматривала повозки, щурясь на осеннее солнце и практически не вглядываясь в лица прибывающих путников. Колёса жалобно скрипели на неровной брусчатке, а телеги с товарами мерно покачивались, направляясь к базару, проезжая мимо новых мечетей и незнакомых кварталов.
— Тебе есть, где остановиться? — участливо спросил один из купцов. — Комната моего сына пустует, я мог бы сдать её тебе.
Раду сначала покачал головой, собираясь отказаться по инерции, но затем вспомнил, что ему не найдётся больше места ни при дворе, ни в казарме.
— Спасибо, добрый человек. Да хранит тебя Аллах.
Позже, гуляя меж пёстрых лавок, вдыхая аромат перезрелого винограда и сочных персиков, Раду продолжал подсознательно искать знакомые лица и места — но их почти не осталось. Эдирне разросся за эти одиннадцать лет, став совершенно другим.
Вечером того же дня Раду так и не решился отправиться в дворцовый сад, потому что боялся разочароваться — вместо этого он решил отдохнуть в небольшом трактире, где выступали танцовщицы и музыканты. Он не обращал на себя внимание — лишь одиноко сидел в самом дальнем углу, потягивая дешёвое вино.
— Принц Раду?.. — неожиданно окликнул его смутно знакомый голос. — Это… ты?
Раду обернулся на голос и обнаружил перед собой постаревшего но всё такого же наблюдательного Халкокондила — тот окончательно перенял османскую манеру одежды, однако всё ещё говорил с некоторым акцентом. При нём, разумеется, были его свитки.
Принц растерянно моргнул, не зная, что ответить.
Из всех людей, кого бы он хотел сейчас повстречать, византийский хроник был худшим вариантом. Что он делал в Эдирне — разве он не сопровождал Мехмеда, описывая его многочисленные завоевания?
Раду, который более всего на свете желал, чтобы о его существовании забыли, был готов провалиться сквозь землю.
— Я, должно быть, обознался. Прошу прощения, — Халкокондил смущённо прокашлялся. — Вы напомнили мне моего давнего друга. Очевидно, вы не он.
— Всё в порядке, — Раду склонил голову, благодаря небеса за то, что в дешёвом трактире было отвратительно темно.
Халкокондил смерил его ещё одним проницательным взглядом, хмуря седые брови, но затем расслабился, усаживаясь на скамью напротив.
— Вы ведь не против компании старика?
— Здесь свободно. Прошу, не стесняйте себя, — пожал плечами принц. — Всё равно я собирался в скором времени уходить.
— Куда держите путь? — поинтересовался Халкокондил между делом. — Вы ведь путешественник, правда? Нечасто в этих местах встретишь новые лица.
— Пока не знаю, — Раду вздохнул. — Думаю, это не имеет особого значения. Сегодня я могу быть здесь, в Эдирне — а завтра отправлюсь в Бурсу, или на Крит. Не всё ли равно, где быть?
— Говорите, словно старик, но на вид вам лет тридцать, — Халкокондил вздохнул. — Нелёгкая у вас, должно быть, судьба.
На это Раду лишь промолчал.
— В Эдирне действительно не на что смотреть, кроме дворцового сада, — добавил старый летописец после затяжного молчания. — Говорят, однажды султан Мехмед Фатих провёл там всю ночь, пытаясь разыскать юношу, в которого был влюблён…
— Людям свойственно приукрашивать события, — усмехнулся Раду мрачно, отпивая вино.
— Но что это была бы за жизнь без красивых историй! — Халкокондил поднялся с места, расправляя парчовую накидку. — Хорошего вечера, путник. Возможно, ещё свидимся в Бурсе, или на острове Крит. Кто знает?..
Раду кивнул летописцу, не уверенный до конца, как реагировать на его слова.
Узнал ли его Халкокондил — и что именно он хотел ему сказать?
От вина сделалось нестерпимо душно, а кровь прилила к голове, так что Раду тоже пришлось вскоре выйти на улицу. Тёмные проулки вызывали лёгкую дезориентацию, так что периодически приходилось останавливаться, чтобы подышать и сориентироваться.
Раду понял, что пришёл в придворцовый сад, только когда едва не налетел на розовый куст, чудом не исцарапав себе лицо. Подумать только — а ведь в Валахии его прозвали Красивым!
Принц вздохнул, останавливаясь посреди
