Лариса Шкатула - Рабыня благородных кровей
Но молодой муж стал бы тревожиться ещё больше, если бы знал, какой у них с Асланом завелся враг. Он не только сам их смертельно ненавидел, но изо всех сил старался, чтобы такие же чувства к ним испытывал куда более могущественный человек. А это был ханский прихвостень Бучек.
Хитрый и коварный, он понимал, что тоже может завести себе жену и преданных друзей, но разве скажет кто-нибудь о нем: "Бучек — настоящий багатур!" Все равно в разговорах между собой будут шептать: "Блюдолиз хана Бучек" или "Этот шакал Бучек!".
Когда-то оба юз-баши были любимцами Тури-хана, но не думали о своем будущем, не пытались влезть хану в душу, не убаюкивали его льстивыми речами… Бучек же вливал в уши светлейшему яд зависти, зная, на что обратить внимание хана.
Нет, становиться сотником Бучек не хотел. Ему и при хане хорошо. Он был достаточно умным, чтобы понимать: звание сотника ко многому обязывало, а прежде всего, к необходимости трудиться, и это-то как раз Бучеку не нравилось.
К тому же, сотник имел власть только над сотней нукеров, правая же рука хана могла иметь власть над всем его войском.
И не только власть. Правая рука могла иметь и деньги. Много денег. Деньги можно было получать с нукеров, имеющих личные дела к хану. И с того нукера, который хотел провести ночь с красавицей рабыней. Словом, ушла жадина-Эталмас, пришел жадина-Бучек.
Постоянное стремление к власти развило в нем особую проницательность он научился понимать самые скрытые движения души светлейшего. Настолько, что мог теперь самому себе говорить о власти над Тури-ханом, которую он все больше расширял.
Хана подкупало в новом любимце то, что он вслух высказывал пожелания, созвучные тайным ханским. Иной раз Тури мягко обвинял своего постельничего в развращенности. Вслух. Про себя он лишь удивлялся его сообразительности.
Бучеку это не составляло труда, потому что он судил о хане по себе. Он судил так обо всем человечестве, и если в случаях с другими людьми оказывался неправым, то со своей ошибкой не соглашался, а лишь думал, что люди не только подлы, но и скрытны!
Он заметил, что Тури-хан труслив. Впрямую не участвуя в сражении за Ходжент, он боялся, даже сидя в юрте, и убирал голову в плечи при всяком подозрительном звуке.
Бучек стал говорить, что хану вовсе необязательно лично идти в поход, если у него есть свои полководцы.
— Зачем подвергать опасности свою драгоценную жизнь? — вопрошал он.
— Хан должен убеждать нукеров в своей отваге.
— А разве кто-то из них в этом сомневается?
— Но другие могут подумать…
— Кто осмелится такое подумать, должен немедленно лишаться головы. Никто не должен усомниться в смелости повелителя степей.
Тури-хан согласно кивал головой и удивлялся, почему такая простая мысль не приходила ему в голову прежде?
Постепенно Бучек открыл выход мерзости, прежде дремавшей на самом дне души светлейшего. Имея в слугах людей чистых помыслами, хан пытался им подражать и свои пороки старался скрывать. С Бучеком необходимость в этом отпала.
А еще, благодаря новому любимцу, Тури познал такую остроту ощущений, о которой раньше и не догадывался. Имей он Бучека при себе прежде, избежал бы позорного провала с Заирой и подчинил бы себе Анастасию. После учебы, которую устроил бы ей Бучек, она вряд ли осмелилась смотреть на светлейшего так, как позволила себе однажды…
Мысль — учить покорности рабынь — пришла к Бучеку после того, как пленная аланка кинулась на хана с кинжалом.
— Это моя вина, — смиренно склонял он голову перед Тури-ханом. — Я недосмотрел. Но нужно ли впредь рисковать? Лучше всякую наложницу прежде готовить мне.
В глубине души он был даже благодарен дикарке. Теперь светлейший будет точно уверен, что без Бучека ему не обойтись!
Первой, кого он стал учить, и была то самая аланка. Для начала он раздел её донага.
— Чтобы проверить, не спрятала ли ты на себе ещё что-то, — посмеивался он, играя бичом и с усмешкой подмечая ужас, мелькнувший в глазах девушки.
Как она старалась быть мужественной, храбрая дочь маленького народа! Увы, силы были слишком неравны.
На свой первый «урок» Бучек позвал хана.
Аланка стояла посреди юрты обнаженная. Руки её были привязаны к веревке, продетой в укрепленное наверху юрты металлическое кольцо. Рот девушки закрывала повязка.
— Рот-то зачем завязал? — благодушно поинтересовался хан. — Пусть себе кричит!
Бучек, низко кланяясь, — умел подольститься, сын шакала! — заметил почтительно:
— Не стоит будоражить джигитов, которые отдыхают после дневных трудов.
— Мне ли обращать на это внимание? — напыжился хан.
Бучек опять склонился, скрывая усмешку: его уроки не прошли даром!
— Одно слово хана, и повязку снимем. Только так ей куда страшнее — ни убежать, ни закричать!
Он заботливо пододвинул к боку полулежащего хана ещё одну подушку и потянул за свободно висящий конец веревки — тело аланки поднялось над полом. Он щелкнул бичом.
— Что желает светлейший: наказать непокорную как следует или… пощекотать?
— Для начала пощекочи.
Словно длинная серая змея, мелькнул в воздухе бич и обвился вокруг тела девушки. Вроде лишь скользнул и уполз, но на нежной коже осталась багрово-красная полоса.
Аланка дернулась, и хан увидел, как она беззвучно кричит. Он прежде и не подозревал, какое это захватывающее зрелище. Так соблазнительно изогнуться на ложе разве возможно? Дрожь девушки будто передалась ему, охватывая все тело странным возбуждением: кончики пальцев закололо, а в его чреслах вспыхнул огонь. Он не смог более усидеть на месте.
— Снять повязку? — Бучек опустил глаза, чтобы светлейший не прочел в них удовлетворения: все правильно рассчитал, теперь хан в его руках! Стареющего мужчину наслаждение, замешанное на такой вот остроте ощущений, быстро затянет в свой омут…
— Не надо снимать повязку, — пробормотал Тури-хан, тяжело дыша. — Ты только опусти её пониже.
И он схватил девушку за ноги, входя в её извивающееся, трепещущее тело…
А в это самое время Аваджи и Аслан занимались обустройством своих сотен, оставив женщин одних. Заира гуляла неподалеку с маленьким Владимиром. Анастасия прибирала в юрте, как вдруг на неё навалилась такая сильная головная боль, что молодая женщина без сил рухнула на лежанку.
Она обхватила руками свой пылающий лоб, стараясь унять грызущую боль, и почувствовала, как её собственные ладони будто вбирают в себя горящий под ними жар.
Полегчало. Анастасия села на лежанке и… увидела!
Картина была мерзкой, непристойной, и непонятно, почему такое видение посетило ее? Чем она согрешила, разве она думала о чем-нибудь подобном?
Какая-то девушка висела подвешенная за руки. Тури-хан с налившимися кровью глазами — Анастасия отчетливо видела каждую мелочь — грубо насиловал её. Наконец он оттолкнул от себя безвольное тело так, что девушка качнулась, будто на качелях, и спросил:
— Хочешь?
Теперь она увидела и другого. Бучек. Он словно ждал такого приглашения, потому что обхватил девушку сзади — висящая дернулась, и по лицу её потекли слезы. Мучители завязали ей рот, но Анастасия могла догадаться по кричащим глазам, какие муки сейчас жертва испытывает.
Анастасия крепко зажмурилась, закрыла ладонями глаза, потерла и невольно стряхнула так, как стряхивают с рук налипшую на них грязь.
Видение исчезло, и она с облегчением осенила себя крестным знамением: "Спаси и помилуй!"
Она успокоилась, но невольно продолжала думать об увиденном: что это было? Дневной кошмар или… Неужели такое происходило на самом деле?
Теперь Анастасия стала думать, что, возможно, она могла бы помочь неведомой пленнице. Она выскользнула из своей юрты и осторожно подобралась к шатру Тури-хана. Из него не доносилось ни звука. Но тут Анастасия чуть было не столкнулась с самим ханом и тем нукером, которого только что видела будто наяву. Они выходили из юрты, стоявшей поодаль, которую поставили там совсем недавно.
Вот в эту неведомую юрту Анастасия, почти умирая от страха, и проникла. И уже не удивилась, увидев на ковре ту самую нагую девушку, по-прежнему со связанными руками, с глазами все ещё мокрыми от слез.
Анастасия склонилась над лежащей.
— Убей меня, — прошептала девушка. — Убей меня, сестра, прошу тебя!
Уже не думая о том, что будет, если её застанут здесь, Анастасия стала развязывать пленницу, в спешке обламывая ногти.
Что это у них? Дастархан? Анастасия безо всякой осторожности рванула на себя расшитую золотыми узорами скатерть с бахромой, опрокинув на ковер сосуд с арзой и блюдо с фруктами. Встряхнула скатерть и закутала в неё девушку.
— Это все, что я могу для тебя сделать, — шепнула она.
Осторожно выглянула наружу — никого — и потянула за собой жертву ханских утех. Это та самая аланка, вдруг поняла она. И шепнула:
