Вера - Алиса Клима
Вера улыбнулась своей обычной светлой улыбкой впервые за это утро. Радость снова начала наполнять Ларионова, только теперь ему казалось, что с Верой он был знаком всю жизнь и при этом не знал о ней ничего.
Они дошли до пойменных лугов. Вера показала Ларионову, где пришвартоваться, и они сошли на берег. Она привела его на привычное место на возвышенности, и они легли рядом на траву, а над ними вдруг выросло могучее синее небо.
– Знаете, почему я люблю смотреть на небо? – спросила она серьезно у Ларионова.
– Почему?
– Там все ответы.
Вера взяла Ларионова за руку, и он сжал ее кисть.
– У вас такие горячие и сильные руки, Григорий Александрович.
– Верочка, последний раз я лежал на земле и видел небо, когда меня контузило. Я смотрел на небо и чувствовал только боль и беспомощность, – сказал он глухо.
– А теперь?
Ларионов поднес ее руку к губам и тихонько поцеловал.
– А теперь я счастлив. Я ищу ответы, но пока не вижу их. Это трудно, Вера. Я никогда не искал ответы там, где видели их вы. Но одно я знаю – мне хорошо.
Вера вдруг преобразилась. Она оперлась на локоть и улыбалась ему счастливой улыбкой.
– Я хочу, чтобы вы их увидели! Я знаю, что в вас есть это! Ближе вас у меня никого нет…
– Вера, вы не ведаете, что говорите, – сконфузился Ларионов. – Все гораздо сложнее, чем вы думаете. Отчего вы смеетесь? – спросил он, убирая травинки с ее спутанных волос.
– Оттого, что все, что вы думаете, – че-пу-ха! Вы сами потом узнаете. Вы – самый лучший на свете. Я это знаю, а вы не верите мне. Какой вы смешной!
Ларионов снова прижал ее ладонь к губам и тут же поспешно оставил в покое. Он не мог не чувствовать нарастающего напряжения всякий раз, когда они были так близки.
– Мы с Алешей много тут намечтали. Но знаете что? – Вера поднялась.
– Что? – улыбался Ларионов ее магии.
– Ни одна мечта не может сравниться с этим мгновением… никогда! Я раньше не знала этого, а теперь буду помнить всегда.
Она пошла к лодке, а Ларионов смотрел ей вслед, понимая совершенно неожиданно для себя, что хочет ждать Веру и не готов отказаться от нее.
Назад они шли по течению, и Ларионов греб легко. Вера наблюдала за ним.
– Плыть против течения сложнее, – сказала она. – Хочется бросить весла. Я поняла одну штуку. Хотите, скажу?
– Хочу, – ответил энергично Ларионов, зная, что она скажет что-то важное.
– Дорога от дома всегда долгая. Трудно попасть туда, куда сильно стремишься – к какой-то цели. Надо грести изо всех сил и не бросать весла. Только так можно дойти. А домой… Домой всегда идти легко! И ноги сами несут, и часы тикают быстро.
– Душенька, иногда мне кажется, что я рядом с вами мальчишка, а вы – моя учительница, – покачал головой Ларионов.
– А я буду учительницей… или танцовщицей!
– Нет, уж лучше учительницей, – улыбнулся Ларионов.
– Отчего же?
– Я не хотел бы, чтобы на вас глазели чужие мужчины.
Вера опустила голову. «Неужели он все-таки думает обо мне? Неужели он отказался от этой нелепой идеи бесконечных войн и скитаний? Как бы я хотела, чтобы он жил только с нами! И чтобы он целовал меня, как вчера. Всегда!»
Домой они вернулись к обеду. Алеша крикнул с крыльца домашним: «Нашлись!»
Алина Аркадьевна пожурила Веру за то, что они не предупредили, куда уходят и что, как оказалось, их искали и на речке, и в лесу.
– Мы ходили на лодке к пойменным лугам, – сказала гордо Вера.
К чему ей было стыдиться общества Ларионова? Она не боялась быть с ним наедине, а наоборот, хотела этого, как и того, чтобы все знали, каково ее к нему отношение.
– Я же говорил! – воскликнул Алеша. – Так теперь, кроме меня, есть еще один человек…
– Кроме тебя и Григория Александровича – никогда и никто! – отрезала Вера немного шутливо.
Ларионов был смущен и не знал, куда девать руки. Подушкин кинулся протирать очки, опустив голову. Алина Аркадьевна бросила быстрый взгляд на Дмитрия Анатольевича, и тот поспешно встал с кресла-качалки и подошел к Ларионову.
– Григорий Александрович, голубчик, извольте пойти со мной и дать мне несколько дельных советов?
Ларионов кивнул и последовал за отцом Веры.
Дмитрий Анатольевич прошел в небольшой ухоженный сарай на заднем дворе. Там все было разложено по местам, был порядок. Дмитрий Анатольевич провел Ларионова к ящикам, и они открыли один из них. В ящике была двустволка. Ларионов стал ее рассматривать.
– На кого же вы с ней ходите?
– Ходим на уток и зайцев. Я бы хотел заручиться вашей поддержкой при выборе нового ружья. И мое предложение охотиться с нами в октябре остается в силе, – сказал Дмитрий Анатольевич, ласково глядя в глаза Ларионова. Не дожидаясь ответа, он продолжил: – Вы – очень желанный человек в моем доме и просто стали родной, и я говорю за всех членов моей семьи. Так что – встреча в октябре неизбежна!
Ларионов был растерян – никто никогда вот так просто и открыто не говорил ему таких сердечных слов. И это был отец Веры! Ларионов понимал, что такое откровенное приглашение в дом могло в будущем означать одобрение их с Верой отношений.
– Я не уверен, за что удостоен этой чести, – промолвил он робко.
Дмитрий Анатольевич смотрел своими добрыми, веселыми глазами на этого молодого человека.
– В вас чувствуется порода, а это не купишь за деньги, не приобретешь, – засмеялся он. – Хороший вы человек.
– Я родился в деревне в простой семье. Правда, мать моя была сельской учительницей, а отец – земский врач, но они были простые люди, – пробормотал Ларионов, – и я плохо помню их.
– Они рано умерли?
– Да… не знаю, – замялся Ларионов. – Похоже, они умерли не своей смертью. Их расстреляли… белогвардейцы…
– Вы сказали: «похоже». Значит, вы не уверены? – серьезно спросил Дмитрий Анатольевич, заметив волнение Ларионова.
– Нет, уверен, – резко ответил Ларионов. – Их расстреляла контра.
Дмитрий Анатольевич отечески и ласково похлопал Ларионова по плечу.
– Мы будем счастливы, поверьте, мой друг, самым искренним образом, если хоть как-то сможем оказать вам семейное гостеприимство. Ежели вы находите, что вам хорошо в нашей семье, мы совершенно однозначно счастливы видеть вас в нашем доме. Мои дети в восторге от вас, супруга относится с нежностью. Что же касается меня, я возьму на себя смелость давать вам по потребности заботливый совет!
Ларионов чувствовал, как его охватило волнение
