Марина Струк - Обрученные судьбой
3. Косяк двери
4. Соответствует русскому «Бирюк»
Глава 50
Осень, 1615 год
— Angele Dei, qui custos es mei {1}, — вторила еле шевеля губами хору голосов, разносившихся высоко под сводами костела, Ефрожина. Она красиво сложила перед собой руки, переплела белые пальцы. Вся ее поза выражала ныне само благочестие и покорность, а глаза, скрытые под опущенными ресницами, казались затуманенными религиозной эйфорией, ведь их хозяйка была так погружена в молитву. Тонкий стан обтянут бархатом темно-синего цвета, на котором так отчетливо бросается в глаза распятие, усыпанное сапфирами в тон платья и жемчугом. На голове — аккуратный венец из золота и камней, как на нагрудном украшении, темный рантух из полупрозрачной ткани скрывает от посторонних глаз узел из каштановых кос.
Но каждый кто подумал бы, что Ефрожина погружена в молитву, ошибся бы. Нет, она повторяла за остальными прихожанами слова молитвы, завершающей мессу, но ее внимание было приковано к человеку, что был подле нее и так же молился, сложив перед собой руки, как и другие.
О Господи, до сих пор, спустя несколько лет при взгляде на это волевое лицо, на темные волосы, что Владислав убирал назад, открывая высокий лоб, от его сильных рук и разворота плеч, обтянутых плотной тканью жупана, у нее сердце колотилось чуть быстрее обычного! Пусть не так, как ранее, когда она была без памяти влюблена в него, пусть уже слабее. Но видит Бог, в том охлаждении, что был между супругами, нет ее вины, что бы ни говорили люди!
В первые дни после венчания Ефрожина была так счастлива, так радовалась, что стала женой пана Заславского. Ей нравилось, как замирает сердце, когда она ловит на себе его взгляд, как вспыхивает что-то в груди огнем, когда он касается ее или целует в губы, как целовал тогда, в их первую брачную ночь. Она думала, что любит его. Она полагала, что так будет всегда. И она ошибалась.
Александр, ее брат, всегда казался Ефрожине сосредоточием тех качеств, что должны быть присущи каждому шляхтичу, особенно тому, кто владеет «королевством в королевстве», как любил говаривать ее отец. И ей казалось тогда, что Владислав такой же, как ее брат. Увы, в обратном ей пришлось убедиться довольно скоро, уже в Варшаве, куда они поехали, дабы поприветствовать триумфальное возвращение короля из диких земель Московии.
Это был не первый визит Ефрожины в столицу, но при дворе она была впервые. Оттого и восторгалась почти всем, что видела на пути в залу, где должен был состояться прием. Хотя и скрывала свою радость — разве уместно шляхтянке показывать свой интерес? И именно там, в роскошной зале, где Сигизмунд велел своим пленникам из Московии предстать и приветствовать его, как подобает властителю побежденной страны, впервые она была удивлена тому, что открывалось в ее муже.
Ефрожина почти не слушала речь гетмана Жолкевского, в которой тот прославлял мужество короля и доблестные результаты его похода на соседа-варвара, что после стольких лет наконец-то оказался под пятой королевства. Она смотрела только на бывшего царя Московии, растерянного и испуганного старика, на его не менее взволнованных родичей. Немудрено, что Московия покорилась славному королю Сигизмунду, коли на троне у нее был такой старец с трясущимися от волнения руками!
Бывшему царю Московии, Василию Шуйскому, пришлось после этой речи покорно склониться перед Сигизмундом, а его родичам и вовсе пасть на колени, прося милости у победителя для себя. Когда король гордо кивнул и пообещал «заботиться» о них, когда некогда гордые московские царь и бояре коснулись губами его руки в знак благодарности, Ефрожина вдруг заметила, как недовольно кривит губы Владислав. Это же увидел и Александр, стоявший рядом с ними, усмехнулся:
— Пану не по нраву унижение московитов, видать? Или пан не рад триумфу нашего короля? Победе нашей славной армии?
— Достойная виктория должна иметь тот же триумф, — коротко ответил Владислав. — Что достойного в унижении немощного старика и зрелых мужей?
Взгляды ее мужа и брата скрестились поверх ее головы, Ефрожина кожей почувствовала их ненависть друг другу, которую те не забыли, даже уже связанные родством.
Там, где часто сыплются искры, велика опасность большого пожара, велика вероятность, что рано или поздно вспыхнет огонь. Так и случилось.
Спустя несколько дней после Святой Пасхи, на празднование которой Ефрожина уехала в Дубно, где был ее отец, она возвращалась в Заслав в сопровождении отряда гайдуков во главе с Александром. Еще не было между супругами того холода, что заморозил сердце Ефрожины, заставил душу оледенеть. Владислав был предельно заботлив о своей жене, особенно той весной, когда они ожидали появления на свет своего первенца. Заславский тогда уехал на границы, которые огнем и мечом отодвинул зимой вглубь казацких степей, его так долго не было в замке, что Ефрожина заскучала, а после и вовсе приказала закладывать сани, решив поехать к отцу и брату.
Пан Острожский тогда был недоволен приездом дочери, что прибыла в Дубно без позволения супруга. Недостойно то было совсем жены шляхтича, потому он первый день не приветил дочь, наказывая ее своей холодностью за пренебрежение основ воспитания. Но после сменил холод на радушие, довольный до глубины души, что вскоре род Острожский получит достойное продолжение, а у Заславского появится наследник герба и рода. Именно пан Януш настоял, чтобы Ефрожина взяла с собой Александра в провожатые до Заслава, даже не предполагая, к каким последствиям это приведет.
В день, когда поезд пани Заславской приближался к окрестностям Заслава, схизматики ждали Святую пасху, как обычно отставая от верной даты, принятой папой Святой Церкви латинской. Возле небольшой часовни, что стояла аккурат подле дороги, что вела наикратчайшим путем в Заслав из Дубно, стояли холопы, что на кануне Святого праздника, пришли освятить яйца и высокие хлеба, как делали то из года в год. И как назло корзины с ними были выставлены на небольшой площадке перед часовней, что осталась покрытой снегом в то время, как дорогу и землю вокруг часовни покрывал слой жижи, так свойственный весеннему пути.
Можно было объехать, но с риском застрять колесами колымаги пани Ефрожины в грязи. Проще же ехать по снегу, объезжая бездорожье. Александр дал знак, и гайдуки принялись сгонять схизматиков прочь с той полоски снега, щедро размахивая плетьми, сбивая шапки с мужчин, стегая даже по голосящим женщинам.
— Что творится? — выглянула в оконце Ефрожина, встревоженная людскими криками. Александр, зло кусая ус, приблизился к колымаге и склонился к нему.
