Елена Арсеньева - Звезда на содержании
И Митя умолк, только выжидательно глядел на Анюту.
Глаза у Мити Псевдонимова были не только невероятной красоты, но и невероятной выразительности. Он мог молчать, но глаза его говорили. И, глядя в их сверкающую тьму, Анюта словно слышала, как Митя говорит: «Вот тебе я верю. Знаю, ты не подлая, не лживая. От тебя я бы принял помощь – а заодно и тебе бы помог». И еще кое о чем говорили эти глаза, но слышать эти речи Анюте было страшновато. Смущал ее Митя. И она уверяла себя, что на самом деле она этого не слышит, а просто ей это слышится. Чудится, мерещится, кажется!
– Вообще-то я умею рисовать, – пробормотала Анюта. – Только у меня терпения надолго не хватало. Начну, бывало, сама, а потом девушкам горничным отдаю дорисовывать. Тетушка, бывало, смеялась...
Она осеклась. Митины глаза стали большими-пребольшими! Ох, заговорилась она! Не к месту прошлую, счастливую жизнь у тетеньки Марьи Ивановны вспомнила!
– Ну, а это из какой пьесы? – спросил Митя осторожно.
– Из какой-то, – пожала плечами Анюта, отворачиваясь и снова принимаясь вытирать на столике пудру, которую все та же неведомая сила просыпала из коробки. – Не помню, как называется.
– Ну да, ну да... – пробормотал Митя задумчиво. – Так что, беретесь за рисование?
– Берусь, конечно, – радостно кивнула девушка. – А то сколько же на иждивении Мальфузии с Блофрантом жить можно?
– А почему ваши родители вам ничем не помогут? – удивился Митя.
– Ну, они... не нравилось им, что я в театр хочу уйти. Вот и знаться не хотят, – бойко объяснила Анюта. Блофрант посоветовал ей говорить именно так, она и слушалась. Сама ведь она никакой жизни не знала, вот и приходилось жить чужим умом. Ладно хоть ум этот был добрым!
– Вы на них не сердитесь, – сказал Митя. – Это они от неведения. Почему-то люди думают, что здесь одно сплошное распутство процветает. Вы уже сами видите, что это не так. В театральных училищах столичных знаете какие строгости? Воспитанниц вовсе на улицу не пускают – только под присмотром. Они всякую свободную минуту на окнах висят, чтобы на кавалеров любоваться – барышни глупые, им веселья хочется, – а муштруют театральных сурово, словно юнкеров. Да что толку, остается лишь через окошко любезничать, потому что кавалеров к ученицам не допускают. На какие только хитрости они не идут, чтобы к барышням добраться! Конечно, потом, когда девицы выпускаются, им слегка свободнее становится, но те, кто на пансионе остается, по-прежнему под присмотром. Да под строгим! А как же иначе? Сама понимаешь, если театр вертепом прослывет, ни один порядочный зритель туда не пойдет! Впрочем, людей в этом убедить трудно. Матушка моя тоже вечно причитает: за меня, мол, ни одна порядочная барышня замуж не выйдет. Но что такое эти порядочные? Мещаночки, купчихи расфуфыренные? Скучно с ними жить, не нашего полета птицы, да и не птицы они вовсе, а просто курицы. Нет, наша судьба – искать пару среди равных себе, вот как Мальфузия с Блофрантом.
– Не грустите, Митенька, – ласково сказала Анюта. – Может быть, бог даст – и отыщется та, что придется вам по сердцу.
– Да она уже отыскалась, – проговорил Митя, глядя на нее, и глаза его уже не просто говорили, а пели чудесную песню. – Только не знаю пока, по сердцу ли я ей.
Анюта отвела глаза. Вспомнились мигом ее девичьи мечтания о будущем супруге. Красив, благороден, взирать станет восхищенно и снисходительно... Митя всем этим условиям отвечает. Актер? Ну и что, что актер! Она и сама теперь актриса и с каждым днем все меньше греха видит в этой жизни. Другое дело, что Митя даром что актер, а законный сын своих родителей. Ну а узнает он, что Анюта незаконнорожденная и рода-племени своего не ведает?! Узнает об этом его матушка... Тогда все будет кончено. Так что лучше не обольщаться. Лучше не мечтать о несбыточном!
Да ведь она и не мечтает. Митя для нее только добрый друг. Красавец, да... но сердце при взгляде на эту красоту не дрожит. И Анюте невыносимо грустно от этого. Что делать, если он догадается о ее равнодушии? Обидится на нее? Не станет больше разговаривать?
Вдруг дверь отворилась, и в уборную влетел Блофрант Аксюткин.
– Ты здесь, Варенька! И ты тут ошиваешься, Димитрий?! Иди, иди вон, да побыстрей! К нашей Вареньке гость пожаловал!
– Какой еще гость? – вздрогнула Анюта. Недоброе предчувствие стеснило сердце.
– Господин Хвощинский!
– Кто?!
– Неужто не знаешь?! – изумился Блофрант, которого она не посвящала в перипетии своих отношений с опекуном, даже имени того не упоминала. – Человек в городе значительный, богатый, уважаемый. Завзятый театрал, один из наших попечителей, держит свои кресла на все премьеры, да и вообще – почти ни одного спектакля не пропустит. Наденька Самсонова хвасталась... – Он осекся и приложил палец к губам. – Впрочем, я не сплетник, это всем известно. Короче говоря и говоря короче, к тебе с визитом господин Хвощинский Константин Константинович!
У Анюты подкосились ноги. Она тупо смотрела на Аксюткина – и не верила ушам своим. Боже мой... Как он ее нашел?! Все кончено! Что теперь он с ней сделает? Потащит снова в веселый дом? Конечно... Но только сначала все расскажет о ней. И тогда Блофрант с Митей на нее и глянуть больше не захотят, и слова сказать не пожелают, и самую память о ней постараются поскорей вытравить!
– Желательно мне, говорит, познакомиться с девицей Нечаевой и лично выразить ей свое восхищение, – тараторил довольнехонький Аксюткин, совершенно не замечая потрясения, которое произвело известие о приходе Хвощинского на Анюту. – Весь, мол, город гудит о ее таланте, и, хоть она восторгами, как цветами, засыпана, не могу удержаться, чтобы и своих комплиментов не добавить.
– С девицей Нечаевой? – пробормотала Анюта, и от сердца слегка отлегло.
Похоже, Константин Константинович и впрямь явился не к бывшей Анюте Осмоловской, а к Варе Нечаевой. Но ведь они – одно лицо, и господин опекун это лицо в одно мгновение узнает!
Значит, нужно сделать так, чтобы он этого лица не увидел, вот и все, вот и выход.
– Дядюшка (по уговору, она называла Блофранта Аксюткина только так, ну а Мальфузию, понятно, тетушкой), попросите господина Хвощинского подождать несколько минут. Мне нужно... я должна привести себя в порядок.
– Да ты, Варенька, и так красота на загляденье! – окинул ее взором Аксюткин и улыбнулся так, словно и красота, и загляденье эти были совершенно делом его рук.
– Нет уж, дяденька, мне переодеться нужно!
– Во всех ты, душенька, нарядах хороша! – ответствовал неумолимый Аксюткин. – Вот еще – стану я принуждать к ожиданию столь высокопоставленную персону! Да Наденька Самсонова за такой визит небось отдала бы... А впрочем, я не сплетник, нет!
