Белая роза - Огюст Маке
– Вот как, этот язык называется английским? Я этого не знал. Да, сударыня, и заставляли меня его забыть очень простым способом. Высокий старик не понимал его или делал вид, что не понимает, когда я пытался объясниться на этом языке. Сам он говорил только по-фламандски. Поэтому и я был вынужден говорить по-фламандски, как и он, и через какое-то время я забыл английский язык и перешел на фламандский. Я уже думал, что совсем забыл родной язык, а оказывается нет, ведь вас я понял сразу и даже пытаюсь объясняться, хотя, по правде говоря, запинаюсь.
– Произношение у вас безукоризненное, так говорят у нас в стране.
– Вы полагаете, что я англичанин? – воскликнул Перкен с удивлением, граничащим с безумием. – О!.. это возможно!.. Как бы я хотел точно это знать!.. Хоть бы кто-нибудь мне в этом помог!.. Если бы я только мог перебросить мост над черной пропастью, отделяющей мою первую жизнь от последующей! Эта пропасть так широка, что я не вижу ничего из того, что осталось по ту сторону. А между тем, вы и представить себе не можете, сударыня, что, как мне кажется, осталось на той стороне пропасти! Это, как сон, как театр теней. Тысячи раз я пытался восстановить это в своей памяти, собирая образы по крохотным кусочкам. Тысячи раз я соединял между собой трепещущие атомы, надеясь, что из облачной зыби мне удастся воссоздать небо прежней жизни. Я сказал небо?.. О!.. следовало сказать рай! И кто я теперь? Я покинутый всеми бедолага, безумец, над которым смеются одни, и до дрожи боятся другие, я отвергнутый всеми безродный чужак, сын без отца, сын без матери, я тот, кого скоро повесят, как собаку, как какого-то еврея… О!.. Но я не еврей!.. Ведь у меня, несчастного, как у всех детей, когда-то была мать, братья, друзья, с которыми я играл. Поэтому я и не узнал госпожу Уорбек. В глубине моей памяти остались другие образы. Моя мать не она, я вижу ее, я могу ее описать, я представляю себе, кто моя мать, сударыня, что бы мне ни говорили. Хоть мне и не позволяют стоять на своем, утверждая, что я сумасшедший, всё же живой образ еще хранится в моем мозгу. Никого, кто не будет соответствовать этому образу, я не признаю своей матерью. Но простите, простите меня! Мой разум помутился, а вам недостает милосердия, чтобы вразумить меня. Вы должны предостеречь меня, сударыня, ведь вы кажетесь мне такой доброй. Если я не перестану скользить по этой наклонной плоскости, ведущей в бездну, то у меня опять помутится рассудок.
Силы покинули его, и он замолчал. Он уже не мог ни слова добавить к этому гимну человеческой боли, составленному в столь поэтических выражениях. Катрин была полностью покорена неотразимой силой его речей. Она даже потеряла дар речи и ничего не видела вокруг себя. При этом она смотрела на него, не отрывая глаз, и словно продолжала рассказывать про себя начатое им повествование. Она даже раскрыла рот, чтобы попросить Перкена продолжить его рассказ.
Но в это время по странному совпадению в противоположных углах комнаты одновременно появились два новых слушателя – Фрион и герцогиня. Оба они в течение какого-то времени находились здесь, внимательно прислушивались к разговору, и кто-то из них даже издал восклицание, свидетельствующее то ли об изумлении, то ли о большом интересе к услышанному. Особенно заинтересованный вид был у Маргариты, которая, приподняв занавес, чтобы войти в комнату, застыла и стояла с задумчивым видом, словно статуя. Фрион заметил ее появление и многозначительно взглянул на нее.
Услышав восклицание, Катрин вздрогнула. Перкен очнулся от грез, напустил на себя угрюмый и пренебрежительный вид и словно отгородился от присутствующих. Девушка бросилась к герцогине. Она сожалела о том, что прервалось очарование, и одновременно умоляла суровую принцессу простить несчастного узника.
Маргарита с милостивой улыбкой велела своей шотландской крестнице идти во двор, где ее ожидали пажи, конюхи и готовый к отправке экипаж. Все приготовления были закончены, и пришло время отправляться в путь.
Катрин покраснела по какой-то только ей ведомой причине. Взгляд ее открыто и наивно искал Перкена, а тот, в свою очередь, простился с ней горестным взглядом и взглядом же благословил ее. После такого благословения душа, получившая его, освобождается от всех невзгод и уже ни на что не жалуется, пока остается на этой земле.
А несчастный Перкен подумал, что человеку не следует роптать, когда после моментов счастья Бог посылает тяжкие испытания, и он был счастлив уже от того, что увидел, как растрогалась Катрин. Теперь он был готов безропотно принять любую участь, даже смерть. Он даже не огорчился, даже не вздохнул с сожалением, когда Маргарита знаком приказала старшему офицеру увести того, кого называли Перкеном, через дверь, противоположную той, через которую собиралась выйти Катрин.
А герцогиню и ее секретаря в этот момент, казалось, занимал один и тот же вопрос. Они оба смотрели на молодого человека, оба стояли, словно в забытьи, и, внимательно следя за каждым его движением, одновременно размышляли об одном и том же, полагая при этом, что никто не догадывается о том, что у каждого их них на уме.
Но как только их взгляды встретились, оба почувствовали, что поняли друг друга.
Герцогиня первой нарушила молчание.
– Вот вам ребенок без семьи, никому не известный, неизвестный даже самому себе, – сказала герцогиня.
– И невероятно похожий на покойного короля Эдуарда, – тихо ответил ей Фрион. – О! если бы Ламберт Симнел был так же похож на молодого герцога Уорвика, как этот Перкен похож на последнего короля Англии, Лондон никогда не поверил бы в подмену, и, возможно, Симнел сейчас правил бы вместо Генриха VII.
– Вы напрасно так говорите, – прошептала Маргарита. – Вы удивляете меня, господин Фрион. Как бы тихо ни говорил такой умный человек, как вы, все равно получается слишком громко.
– Я надеялся, – смиренно проговорил секретарь, – вызвать у вашей светлости жалость к этому несчастному, и лишь по этой причине я упомянул это странное сходство.
– Вы правы, – перебила его герцогиня. – Что-то есть такое, что заставляет меня особенно бережно отнестись к этому молодому человеку. Поручаю его вашим заботам, Фрион… Я хочу, чтобы он жил и был счастлив.
Фрион поклонился, не переставая внимательно следить за лицом герцогини, словно пытался прочитать ее мысли.
– Ваша светлость, – спросил он, – не прикажете ли предложить этому молодому человеку продолжить прерванный нами рассказ?
– И помочь ему освежить его память? Да, конечно, ведь я уверена, что стоит лишь снять
