Филиппа Грегори - Вайдекр, или Темная страсть
— Что за сладкая у меня жена, — протянул Ральф. — Вот так это произойдет и в нашей с тобой спальне. Я буду каждую ночь спать на чистой постели, и ты станешь приносить мне кофе по утрам.
Я улыбнулась ему, не открывая глаз.
— Как мы будем проводить время? Останемся здесь навсегда или будем иногда ездить в Лондон? — спросила я.
Ральф потянулся и лег рядом со мной, закинув руки за голову и не дав себе труда одеться.
— Пока не знаю, — осмотрительно сказал он. — Я еще подумаю. Зимой в городе очень интересно, но тут охота на лис и все такое. Я бы не хотел пропускать это.
Мои губы искривились в усмешке, но и следа сарказма не слышалось в моем голосе.
— Ты уверен, что сможешь занять место моего отца? Ты думаешь, тебя примет деревенская знать? Они ведь помнят, что твоя мать — цыганка, а отец сбежал от вас.
Ральф не шевельнулся. Ничто не могло поколебать его самоуверенности.
— Почему бы и нет? Я не хуже, чем все их предки, вместе взятые. И заслужил мое место в Вайдекре больше, чем они заслужили свое.
— Заслужил! — Я едва сдерживала презрение. — Странная заслуга! Убийство и бесчестье!
— А, все это только слова, — отмахнулся он. — Грех есть грех. На Страшном суде я получу свое. Я отвечу за это один. Ты ни в чем не виновата, Беатрис. Это я все задумал. Я приму и вину, и последствия. Я сделал это отчасти для тебя, отчасти для нашего будущего — но отвечу за все сам.
Напряжение соскользнуло с меня, как змеиная кожа. Я была невиновна.
— Ты сделал это один? — задала я свой главный вопрос. — Тебе кто-нибудь помогал? Ты говорил с кем-нибудь об этом?
Ральф обернулся ко мне и коснулся моего лица с нежной лаской. Он понятия не имел о том, что его жизнь висит на волоске.
— Я все сделал один, — сказал он гордо. — В деревне не пойдет никаких сплетен. Я не хотел рисковать, особенно ради тебя. Никто ничего не знает.
Он нежно касался моего лица кончиками пальцев. Я видела в его глазах и улыбке бесконечную нежность, и, несмотря на мой гнев, слезы наполнили мои глаза. Как я могла не любить его, что бы он ни сделал? Он был моей первой любовью и рисковал всем, чтобы подарить мне самое дорогое на свете — мой Вайдекр.
Я рассталась с легким, беззаботным детством в тот день, когда отец впервые заговорил о моем изгнании. Но боль и обида прошли, когда я, лежа в объятиях Ральфа, поняла, что он рискнет всем, чтобы получить меня и поместье. Я плакала от мысли, что он безнадежно проиграл свою игру.
Мечты Ральфа были безнадежны, потому что мир — это не рай из песни, в котором люди женятся по любви и живут где хотят. Эти мечты не имели будущего. Как бы часто мы ни любили друг друга в сене или на траве, какое бы наслаждение я ни находила в его, ставших опытными, объятиях, он оставался нашим слугой, сыном деревенской цыганки. А я была — Лейси из Вайдекра. Если бы это была другая земля, клянусь, я бы пожертвовала ею для Ральфа. Если бы это был другой дом, я бы ввела в него Ральфа как хозяина. В любом доме на другой земле Ральф спал бы на хозяйской постели и сидел во главе стола.
Но это был мой возлюбленный Вайдекр. И здесь не станет хозяйничать проклятый выродок цыганки.
Между нами — пропасть. Я могу иметь Ральфа ради удовольствия, но я никогда не выйду за него замуж. Минута, когда Ральф решил, что может командовать мной, была началом его конца.
К тому же как мог он забыть об этом? Он был убийцей моего отца. И я никогда не прощу ему этого. Человек, на руках которого кровь Лейси, никогда не станет хозяином Вайдекра. Бедняк, напавший на господина, никогда не найдет здесь приюта. Он будет наказан немедленно.
Когда в пятнадцать лет произносят слово «немедленно», то именно это и имеют в виду. Ральф должен умереть, пока не высохла кровь на его руках.
— Мне пора идти, — сказала я.
Ральф помог мне подняться и стряхнуть с платья приставшую солому.
— Я бы хотел поскорей занять коттедж Тайков, — нетерпеливо произнес он. — Напомни об этом своему брату завтра утром. Я не хочу ждать, пока умрет старик. Он может прекрасно сделать это и в другом месте. Нет причин откладывать это.
— Конечно, — покорно согласилась я. — Мне еще о чем-нибудь поговорить с Гарри?
— Ну, пожалуй, мне скоро понадобится конь, — ответил он задумчиво. — Некоторое время из-за траура Гарри не будет ездить верхом. И вряд ли твоя мать станет держать на конюшне эту лошадь, виновницу несчастного случая. Но она тут ни при чем, я точно знаю. Пусть Гарри отдаст ее мне.
При мысли, что Ральф будет скакать на породистой лошади отца, я вспыхнула от гнева, но мой голос оставался сладким.
— Конечно, Ральф, — мягко сказала я. — Ты захочешь многое изменить.
— Конечно, — протянул он. — А когда стану хозяином, то еще больше.
Слово «хозяин» в его устах заставило меня вздрогнуть, но мои глаза ничего не выражали.
— Мне уже пора, — повторила я, и мы обнялись на прощание.
Он поцеловал меня сладко и крепко, и я с рыданием спрятала голову на его плече. Какой знакомый запах — костра в лесу, юношеского пота и его кожи. Боль утраченной первой любви пронзила мое сердце. Я отчаянно обхватила руками тело Ральфа, которое я так хорошо знала и так сильно любила.
Он поцеловал меня в макушку и поднял за подбородок мое лицо.
— Что это? — спросил он. — Слезы?.. — Он наклонился и слизнул их, как кошка. — Не надо плакать, моя милая. Все теперь пойдет по-другому. Ты никогда больше не будешь плакать.
— Я знаю. — Меня не заботило, что я могу выдать себя этими словами. — Я знаю, что все пойдет по-другому. Это-то и заставляет меня грустить. Ах, моя любовь! Мой дорогой Ральф! Ничто больше не повторится.
— Все пойдет гораздо лучше, Беатрис. — Он непонимающе смотрел на меня. — Ты ведь ни о чем не жалеешь?
Я улыбнулась:
— Ни о чем. Все, что случилось, ты сделал ради меня и Вайдекра. У меня нет сожалений.
— Подожди немного, Беатрис, — удержал меня Ральф. — Не уходи такая грустная. Скажи мне, что с тобой.
Я улыбнулась, чтобы успокоить его, но боль так сжимала мое сердце, что я боялась не выдержать и разрыдаться.
— Ничего, все в порядке. До свидания, мой любимый.
Я действительно боялась, что не найду в себе силы расстаться с Ральфом, так преданно глядевшим на меня, так верившим в мою любовь. Половина моей души осталась с ним.
— Прощай, моя единственная любовь, — прошептала я, когда он уже не мог слышать меня.
Я проводила его взглядом и побежала через густые кусты в ту сторону, где стоял капкан. Я осторожно обошла его, села и стала медленно считать до трехсот. Любовь и гнев смешались у меня в голове, и я просто разрывалась на части, терзаемая ненавистью и обожанием. Я подавила вздох, и перед моими глазами опять возникла окровавленная голова моего отца, его неподвижное тело. Набрав побольше воздуха в грудь, я закричала как можно более испуганно:
