Барбара Картленд - Безжалостный распутник
Платье было безукоризненно чистым и накрахмаленным. Нана гладила его каждый день, и, хотя оно было далеко не новым, смотрелось оно аккуратно и вполне достойно. Поясок, которым Сиринга стянула талию, подчеркивал ее стройность.
Траурное платье она купить не могла — на него просто не было денег. К счастью, в вещах матери отыскался розовато-лиловый пояс. Если бы не он, она была бы во всем белом, что только подчеркивало бы бледность ее щек.
Услышав в зале шаги, Сиринга побледнела еще больше.
— Граф Роттингем, мисс Сиринга, — раздался голос кормилицы.
Открыв дверь в комнату, граф увидел бледное, испуганное лицо, обращенное к нему, и пару огромных серых глаз, внимательных и встревоженных. Впрочем, стоило ему переступить порог, как выражение глаз мгновенно изменилось. В них блеснула искорка света, и слабый румянец мгновенно вернулся к бледным щекам — подобно стремительному рассвету над равнинами Индии, подумал граф.
— Так это были вы? — радостно произнесла девушка. — Я почему-то была в этом уверена! Я так рада!
— А кто, по-вашему, это еще мог быть? — спросил Роттингем.
Хоть он и запомнился ей высоким и широкоплечим, но теперь, в небольшой комнате, показался просто гигантом. Костюм на графе был модным и изысканным — широкий галстук, ладно скроенный сюртук. Рядом с ним Сиринга почувствовала себя маленькой, невзрачной и ужасно робкой.
Она поняла, что он ждет ответа на свой вопрос, однако, подняв глаза, увидела на его лице равнодушную маску.
— Сказать по правде, не знаю, — призналась Сиринга. — Но потом я подумала, что вы, наверное, по доброте своей решили купить Меркурия! Вы спасли его… вы действительно спасли его… от какого-нибудь жестокого хозяина! Я ведь так боялась, что он попадет в плохие руки!
— Если дело именно в этом, то я рад, что купил Меркурия, — произнес граф.
Его слова о Меркурии напомнили Сиринге о том, что граф купил не только коня, и она тотчас залилась краской.
— Простите мою бестактность… я забыла о манерах… не изволит ли ваша светлость присесть? — быстро предложила Сиринга, пытаясь загладить свою оплошность.
— Я все думал, предложите вы мне сесть или нет, — ответил Роттингем.
— Простите… я… извините, — пролепетала Сиринга. — Прошу вас простить меня, я так взволнованна… что просто не нахожу себе места… — Она замолчала, не в силах подобрать нужные слова, и, видя, что граф все еще стоит, поспешила добавить: — Боюсь… я забыла… забыла… поклониться вам.
Граф прошел через комнату и сел в кресло рядом с камином.
— Думаю, нам нужно многое обсудить, мисс Мелтон.
Сиринга села напротив него на край кресла и сложила руки на коленях. В эти мгновения она была похожа на провинившегося ребенка.
Граф молчал, и спустя какое-то время она спросила:
— Почему… вы… сделали это?
— Почему я послал своего агента на торги? — уточнил Роттингем, не став притворяться, будто не понял вопроса. — Наверное, я мог бы сказать вам, что сделал это по доброте души, потому что мне было вас жаль, но это тем не менее не совсем правда.
Глаза Сиринги стали от удивления круглыми, но она промолчала. Выдержав короткую паузу, граф продолжил:
— Да-да, мне было жаль вас, но, пока я не вернулся обратно в Кингс-Кип, я не думал, что ваши заботы меня каким-то образом коснутся.
— Что же вынудило вас изменить свое мнение? — уточнила Сиринга.
— Я посмотрел на карту поместья, — ответил граф, — и понял, что, хотя вся деревня Уитли и является моей собственностью, ваш дом мне не принадлежит.
— Мой отец выкупил его у вас, — пояснила Сиринга, — когда женился на маме.
— Мне об этом рассказали, — подтвердил ее слова Роттингем. — Мой отец продал значительную часть собственности, распоряжаться которой был не вправе. Однако он взял деньги, и доверительные собственники позднее ничего не смогли изменить. Оставалось лишь надеяться, что позднее ваш дом удастся выкупить.
— Если я вас правильно понимаю, вам нужен наш дом? — спросила Сиринга.
— Думаю, что на самом деле вам не дает покоя другой вопрос: почему вас включили в число моих покупок? — заметил граф.
Он произнес эти слова нарочито медленно, как будто хотел тем самым подчеркнуть их смысл. Кровь моментально прилила к щекам Сиринги, и она застенчиво потупила глаза.
— Смею заверить вас, — добавил он, — что это было сделано по ошибке.
— Именно так… я и подумала… должно быть, — запинаясь, пролепетала Сиринга.
— Я, разумеется, не предполагал, что ваш отец включит вас в список своего имущества, — пояснил граф. — Я просто велел моему агенту купить все, что будет выставлено на торги, и перебить все предлагаемые цены.
— Зачем вы это сделали? — спросила Сиринга. — Вам могло не понравиться содержимое дома.
— Я полагал, что смогу позволить себе оставить прежнюю меблировку, — ответил Роттингем. — Мне подумалось, что вы с отцом пожелаете остаться в нем на правах моих жильцов-арендаторов.
— Это было очень любезно с вашей стороны… вы очень добры, — пролепетала Сиринга.
— Но, как я уже сказал, — продолжил граф, — я лично заинтересован в приобретении этого здания. Ведь ваш дом — пятно на карте моего поместья, обведенное другим цветом. Разве я мог оставить этот факт без внимания?
— Вообще-то когда-то это был виноградник Нэбота! — улыбнулась Сиринга.
В глазах графа впервые за все время, которое он провел в этом доме, сверкнула заинтересованная искорка.
— Но мне и в голову не могло прийти, что я приобрету его при столь неординарных обстоятельствах.
— Извините… простите меня… что я оказалась такой дорогой покупкой, — ответила Сиринга и вновь покраснела. — Я стала обузой для вас, милорд, ведь я, право, не знаю, как вернуть вам этот долг.
— А вы желаете его вернуть? — спросил граф.
— Конечно! К несчастью, десять тысяч фунтов — огромная сумма для меня! Я говорила моей няне — ее зовут Нана, — что даже если я буду работать всю жизнь, то мне никогда не удастся скопить столько денег.
— Думаю, лучшее, что я могу для вас сделать, — ответил граф, — это списать вам этот долг.
Сиринга сжала руки.
— Милорд… я должна вам что-то сказать, — еле слышно произнесла она.
Граф, будто бы от усталости, смежил тяжелые веки.
— Что бы это могло быть? — с еле уловимой насмешкой в голосе спросил он. — Попробую угадать.
— Разве такое возможно? — удивилась Сиринга.
— Когда прелестная юная женщина говорит, что желает мне что-то сказать, то, по всей видимости, это признание касается сердечных дел. Кто же тот счастливчик, о котором вы собираетесь мне поведать?
