Клер - Валерия Аристова
— Я обязательно навещу его, просипела Клер, которую не слушался голос, — я очень скучаю по нему, так и передайте!
Три дня Клер лежала в постели, боясь пошевелиться, и избавляясь от головной боли только легкой настойкой опия. Ей было тяжело говорить, свет резал глаза, а тело ломило от жара. Мадам Элен оставила ее наедине с Анфисой Никитичной, всем остальным строго запретив входить в комнату. Старая нянька как могла старалась облегчить состояние своей подопечной, постоянно что-то бубнила, молилась или рассказывала ей сказки, будто Клер все еще была малышкой в коротком платье. Голос Анфисы Никитичны убаюкивал, и Клер плыла по волнам своего воображения, где реальность странным образом смешивалась с нереальностью, и где сказочный волк нес ее куда-то на кладбище, где вокруг креста был обвязан ее голубой шарфик. Выныривая Клер вспоминала, что именно об этом говорил Кузьма Антонович, и что этот образ не давал покоя и ему тоже.
Немного оправившись, Клер ужаснулась своему сну про Пашеньку, и если раньше воспоминания о моментах их любви казались ей приятными, то как только жар унялся, Клер впала в истеричное состояние, проклиная майора Патова с его опытами, разбудившими в ней воспоминания, которые вылились в такое невероятное видение. Паша явился ей, как живой, и сон этот терзал Клер, которая разрывалась между страхом и священным ужасом.
...
...Спустя две недели Клер оправилась от болезни настолько, чтобы заскучать и наконец-то спуститься вниз. Синяк на лбу расползся желтым, но волшебные руки Валюши заставили его исчезнуть совсем под слоем пудры. Осунувшаяся, ослабшая и прибывающая в удрученном состоянии Клер впервые спустилась в семейном ужину вечером в субботу.
Ивана Семеновича и Эллы дома не было. Они были приглашены на танцы к Патову, и места их пустовали. Ольга и Ирина притихли, увидев похожую на призрака бледную Клер. Мадам Элен была задумчива. Она бросила на старшую дочь единственный взгляд и приказала подавать первое.
Впервые Клер стало жалко мать. Та и не подозревала, чем занят сейчас ее супруг, которого она хоть и не уважала, но с которым прожила двадцать лет. Пустующее кресло главы семейства говорило лучше любых слов. Иван Семенович, несмотря на больную дочь, отправился развлекаться. Такого никогда ранее за ним не водилось.
Мадам Элен, бывшая мастером застольной беседы, сейчас молчала, погруженная в свои мысли, предоставляя дочерям и племяннице развлекать себя самостоятельно. Ольга и Ирина тихо переговаривались о чем-то, и только Клер не участвовала в их беседе. Она задумчиво ковыряла вилкой в тарелке, не желая съесть ни кусочка, и поглядывала на мать из-под ресниц.
— ...А Марика теперь сидит и горюет. Говорили ей, езжай за ним, а она гордая, не поехала, пусть, говорит, сам приезжает, и тогда я, может быть, и соизволю принять его, — донесся до Клер голос Ольги. Услышав имя Марика, она прислушалась, закусив губу.
— Так ведь и до старости ждать можно, — сказала рассудительная Ирина, — а ты бы поехала?
Ольга помолчала. Потом пожала плечами:
— Не знаю. Ведь он может и не принять. Возвращаться ни с чем хуже, чем сидеть и ждать.
— Очередные происки маркизы стоили счастья новобрачным, — констатировала Ирина, и Клер резко вскинула голову.
Сестра и кузина уставились на нее.
— А разве не ты, Клер, виновата в несчастье Марики? — спросила Ольга, крутя в руках вилку, — разве не ты разбила сердце красавчику Ланину, а он после этого отказал собственной жене?
Клер молчала, не желая оправдываться, зато заговорила мадам Элен, которая неожиданно встала на сторону старшей дочери.
— Прекрасно сработано, Клер. Я думаю, ты можешь гордиться этим эпизодом. Роковая женщина и должна разбивать сердца, — она посмотрела на Ольгу, — а сколько сердец разбила ты, моя козочка?
Ольга вспыхнула:
— Пока маркиза рядом, на меня и не смотрит никто, — сказала она в сердцах.
Мадам Элен вскинула голову, от чего серьги ее зазвенели и заиграли искрами в свете свечей.
— А ты сделай так, чтобы смотрели.
— И... и это плохо! Плохо делать других несчастными! — выпалила Ольга.
— Плохо? — Елена Витальевна подняла красивые брови, — этика не должна волновать тебя, дорогая, в таком важном вопросе. Тут каждый сам за себя.
— Но ведь Марика Ланина несчастна, и господин Эрнест тоже страдает, — сказала Ирина.
Мадам Элен повернула к ней голову.
— Это проблемы Марики, как удержать жениха, который к ней и так цепями прикован. Она должна думать о том, как обратить на себя внимание собственного жениха, а потом мужа. Другие хищницы всегда рыщут рядом, тем более, Эрнест Михайлович очень красивый молодой человек, не чета Мари. А сейчас еще и богатый. Я бы на месте новобрачной бегом бежала за ним в Выборг, а не сидела и не ждала у моря погоды. Там уж не мытьем, так катаньем, уговорила бы его ехать в Неаполь, подальше от предмета его страсти. А уж дальше... стерпится слюбится. Но Марика — дура. Она позволяет любой прибрать к рукам ее Эри, и с каждый днем теряет шансы стать ему женой не только перед Богом.
— Женатый мужчина? — Ольга смотрела на мать большими глазами, — да кому он теперь-то нужен?
Елена Витальевна рассмеялась.
— Женатый или не женатый, он остается мужчиной, тем более молодым, красивым и богатым. Он для многих не очень разборчивых женщин самый лакомый кусок, даром, что женат. Такой товар долго не залеживается, на него множество желающих слетится.
Клер молча слушала, потупив глаза. Руки ее безвольно легли на колени, а перед глазами мелькал образ Ланина. Вот он стоит перед ней в Летнем саду, а ветер кружит вокруг листья. Она сломала ему жизнь. Не убила, как Пашу, а просто сломала жизнь. Ему и Марике, его молодой жене. Она проклята, не зря она занималась каким-то непотребством в старой часовне. И не важно, было это
