Шерри Томас - Любовь против правил
Погода здесь по-прежнему прекрасная. И конечно, вода в озерах всегда голубая и прозрачная. Я не перестаю поражаться красоте окружающих мест, хотя прошли уже недели с тех пор, как мы прибыли сюда.
Лорд Фицхью твердо намеревался сам написать вам, но, увы, последние несколько дней он неважно себя чувствовал — возможно, что-то не то съел. Но он мужественно боролся со своим недомоганием и сейчас уже уверенно пошел на поправку.
В ответ на вопрос мисс Фицхью сообщаю, что планирую посетить дом мистера Вордсворта в Грасмере, как только лорд Фицхью окончательно поправится».
За исключением его намерения писать — Фиц даже не знал, что им приходят письма, — его жена ухитрилась не лгать, а это нелегкое дело, если учесть, что их медовый месяц, должно быть, стал самым тяжелым испытанием в ее жизни.
Он снова взглянул на жену и заметил несколько глубоких царапин на ее левой руке. Встревожившись, он подошел к кровати и поднял ее руку, чтобы лучше рассмотреть.
Она зашевелилась и открыла глаза.
— Что у вас с рукой? Надеюсь, я не… — Фиц представить себе не мог, что ранил женщину, пьяный он был или нет. Но у него случались пробелы в памяти.
— Нет, вовсе нет. Я порезалась, когда училась пользоваться консервным ножом.
Он сам открывал для нее консервы вначале. Но позже, когда ослабел и не покидал постели, он совершенно забыл об этой своей обязанности. И она занялась этим сама.
— Извините меня, — сказал он, пристыженный.
— Ничего страшного. — Она поднялась с постели. — Вам уже лучше?
Он все еще страдал и был страшно изнурен, но это была очищающая усталость.
— Я в порядке. Пришел сказать вам, что завтрак готов, если вы не против.
Она утвердительно кивнула, эта юная девочка, видевшая его в самых худших проявлениях и при этом сумевшая сохранить твердость, здравомыслие и силу духа, когда он предавался отчаянию, потворствуя своим слабостям.
— Отлично. Я страшно голодна.
За завтраком он прочитал накопившиеся письма: три от его сестер, два от полковника Клементса, два от Гастингса и с полдюжины от остальных сокурсников.
— Вы отвечали на все?
— Я не совсем закончила последнее письмо к вашим сестрам, но на остальные ответила. — Она взглянула на него. — Не беспокойтесь, я не писала, что вы безумно счастливы.
У ее лица было странное свойство. Каждый раз, взглянув на нее, он приходил в замешательство. Она никогда не выглядела так, как он ожидал.
— Они в любом случае вам бы не поверили.
— Что ж поделать, — сказала она спокойным тоном.
Каким-то образом ее непоколебимое спокойствие смягчало напряженность, даже когда дело касалось взрывоопасных тем.
— А с вами все в порядке? — спросил он.
— Со мной? — Его вопрос удивил ее. — Да, я в порядке… ну, в достаточной степени, во всяком случае.
— Почему вы не оплакиваете своего любимого?
— Кого?
— Того, которого вам пришлось оставить, чтоб выйти за меня.
Милли добавила еще одну ложку порошкового молока себе в чай — свежие сливки у них уже закончились.
— У меня все совершенно иначе. У нас не был прошлого. Так, пустые фантазии с моей стороны я принимала желаемое за действительное.
— Но вы любите его?
— Да, я люблю его. — Она опустила взгляд, уставившись в свою чашку.
Боль, которую он заглушал избытком виски, вернулась вновь.
— Значит, мы с вами товарищи по несчастью — ни один из нас не может быть с тем, кого хочет.
— Видимо, так, — сказала она, несколько раз моргнув.
Фиц был потрясен, поняв, что она сдерживает слезы, хотя уже изменил свое мнение о ней, осознав, что за ее спокойствием скрывается не просто безразличие, а огромная внутренняя сила. Когда он перестал владеть собой и совершенно запутался, именно жена вывела его из дебрей безумного самоистязания.
— Вы держитесь намного лучше, чем я, — сказал он; слова прозвучали неуверенно и неловко, по крайней мере для него самого. — Не знаю, как вам удается терпеть меня, ведь у вас на душе не менее тяжело.
Милли прикусила губу.
— Только не говорите никому — я тайно пристрастилась к лаудануму за вашей спиной.
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что она пошутила. И неожиданно для себя он слабо улыбнулся. Ощущение было странным — он не мог припомнить, когда последний раз улыбался.
Она поднялась на ноги.
— Лучше мне закончить письмо, пока не прибыл мистер Холт из деревни. Он должен… — она помедлила в нерешительности, — он должен привезти виски.
Милли хотелось бы отказаться от покупки спиртного для своего мужа. Но она сказала ему в тот день, когда опустошила все его бутылки, — дерзость собственного поступка до сих пор поражала ее, — что выбор за ним.
Значит, так тому и быть.
Она получила заказанный товар: молоко, хлеб, яйца, масло, фрукты и овощи для салата. Там был еще ящик с консервированными сардинами, мясной тушенкой и консервированным пудингом с изюмом — все продукция фирмы «Крессуэлл и Грейвз». И конечно, виски. Как же иначе?
— В спиртном больше нет необходимости, — заявил лорд Фицхью.
Милли уже привыкла к бородатому неопрятному пьянице с всклокоченными волосами. Молодой человек, стоявший перед домом, был чисто выбрит и тщательно одет. Он был все еще слишком худ и слишком бледен — в глубине его глаз таилась печаль, такая же древняя, как сама любовь. Но Милли с трудом удалось отвести от него взгляд. Никогда он не выглядел столь привлекательно.
— Хорошо, сэр, — сказал мистер Холт. — Как прикажете. Я занесу остальное в дом. И вот еще что — для вас имеется телеграмма.
Лорд Фицхью взял телеграмму и распечатал ее. Выражение его лица мгновенно изменилось.
— Не надо ничего выгружать. Если вы может задержаться на полчаса или около того и отвезти нас в Вудсмер, я буду крайне благодарен.
Мистер Холт коснулся края своей шляпы.
— Как пожелаете, милорд.
Милли последовала за мужем в дом.
— Что случилось? Кто прислал телеграмму?
— Хелена. Муж Венеции скончался.
— От чего? — с недоверием спросила Милли. Неужели ее добрая прекрасная золовка, такая молодая, вдруг осталась вдовой? Мистер Таунсенд был совершенно здоров на свадьбе. И в последних письмах миссис Таунсенд ни словом не упоминалось о каком-либо его недомогании.
— Хелена не сообщила о причине смерти, только пишет, что Венеция в отчаянии. Мы должны вернуться и помочь с организацией похорон.
«Мы». В первый раз он упомянул о них двоих как о едином целом. Сердце ее радостно встрепенулось.
— Конечно. Я сейчас же начну паковать вещи.
