Сердце его в Эдирне - YeliangHua
Раду смутно помнит, как выглядит Мехмед: для него он фигура в парче и шелках, с высоким тюрбаном на голове. Мехмеда легко различить издали, потому что он предпочитает носить яркий алый плащ — собственно, Раду на него только издали и приходилось смотреть до сих пор, потому что юный султан большую часть жизни провёл в Манисе, где поначалу был санджакбеем, а затем какое-то время жил с супругой.
К счастью, юный султан не любит Эдирне и никогда здесь не задерживается. Отгремят пиры и торжественные приёмы в честь победы, и он отправится в новый поход.
Раду вздыхает. Он не может уснуть ни в казарме, ни в саду — отчего-то ему тревожно. Он словно застыл на краю пропасти, в шаге от бездны, в которую его неумолимо затягивает. Он не знает, что это за предчувствие, однако помнит, что, когда Влад отправлялся в Валахию, ему точно так же казалось, будто его жизнь разделилась на “до” и “после”.
Раду прикрывает глаза, вспоминая, что им так и не дали попрощаться. Влад тогда был напряжён и всё время бросал тревожные взгляды по сторонам. Он словно опасался, что кто-то увидит их вместе…
— … О, милостивый Аллах, как же здесь не хватает морского ветра! — внезапно вырывает его из воспоминаний незнакомый голос. — Клянусь, это розовое масло сведёт меня с ума!..
Раду не уверен, обращаются ли к нему, потому что вокруг темно, а сам он одному Богу ведомо сколько пролежал в высокой траве. Эта часть дворцового сада обыкновенно не вызывает ни у кого интереса — тем более, странно встретить здесь кого-то глубокой ночью. Он испуганно распахивает глаза и обнаруживает, что к нему склоняется тёмная фигура в обмундировании сипахи, рядового лучника. Ночь выдалась лунной, и холодный свет льётся на них обоих жидким серебром, выхватывая резкий профиль незнакомца и длинные копья чёрных ресниц, за которыми скрывается любопытный взгляд.
— Не припоминаю, чтобы встречал тебя раньше, — продолжает незнакомец уверенно. — Ты ведь один из янычар?
Раду чувствует, что язык его стал сухим и намертво прилип к нёбу. Формально он действительно один из янычар, и он знает, что сипахи относятся к ним, как к выскочкам. Глухой ночью в дворцовом саду никто его не хватится, и, если начнётся потасовка, любой исход для него будет печален. Если он изобьёт кого-то, кто принимал участие битве за Константинополь, его изобьют. Если он позволит избить себя — его изобьют ещё раз, но уже за отлучку из казармы в неположенный час.
— Расслабься, я тебя не трону, — незнакомец пожимает плечами, улыбаясь. — Ты слишком красив, чтобы тебя бить.
Раду подхватывается на ноги. В ушах шумит от резкого подъема, но он ещё никогда не позволял никому так о себе отзываться. То, что он чужеземец, не делает его слабее. Видимо, в выражении лица его проскальзывает что-то, что заставляет незнакомца временно отступить. Примирительно приподнимая руки, тот вздыхает:
— Я не собирался тебя оскорблять. Ты действительно красив. Но, если хочешь, мы можем размяться…
В следующую секунду Раду закатывает рукава рубашки и собирает волосы в пучок. Он не собирается позволять сипаху относиться к себе поверхностно — если тот думает, что парень, не участвовавший в сражениях, так прост, он будет рад убедить его в обратном. К тому же, сипах сам только что предложил называть это тренировкой — за такое не наказывают. Если Раду не проиграет, никто не узнает, что его не было ночью в казарме. Всё, что ему необходимо — поставить на место вздорного незнакомца и сделать так, чтобы на его теле не было видимых повреждений. Как говорят, не пойман — не вор.
— А ты уверенный в себе, янычар, — сипах снимает с себя доспех и наручи, глаза его полыхают странным огнем. Кажется, он доволен тем, что Раду не отступил — вероятно, всё ещё считает его слабаком.
Раду молча принимает боевую стойку. Он не собирается размениваться на разговоры. Мгновение — и незнакомец каким-то невероятным образом оказывается сбоку от него, выполняя жёсткий захват. Раду успевает увернуться. В этот самый момент он перестаёт недооценивать противника. Его тренировали лучшие мастера боевых искусств в Эдирне, он явно не ожидал такого проворства от простого солдата кавалерии.
Между тем, незнакомец выставляет ногу вперёд, блокируя его отступление влево, и перехватывает Раду за предплечье. Его пальцы впиваются так крепко, что на мгновение запястье Раду начинает неметь — однако принц вовремя ныряет незнакомцу под руку, выворачиваясь, чтобы высвободиться. В следующую секунду он пользуется инерцией противника, ставя ему подножку, и незнакомец не успевает остановиться. Его скорость движений работает против него, увлекая его вперёд. В последнюю секунду он захватывает ногу Раду бедром, так что они оба валятся в траву.
Раду падает на противника сверху, и его локоть случайно попадает незнакомцу в живот. Тот на время не способен даже дышать.
— Был рад размяться, — Раду кое-как поднимается с земли, отряхивая штаны и поправляя сбившуюся грязную рубашку. Кажется, незнакомец удивлён, когда замечает, что у его соперника всё это время был при себе кинжал. Обычно янычары не имеют собственного холодного оружия, если они не в походе. На мгновение его тёмные глаза сужаются.
Раду не собирается ничего объяснять — он не привык много говорить. Он возвращается в казарму, оставляя незнакомца приходить в чувства.
~~~
…Наутро Раду просыпается от суеты в казарме. Он живёт отдельно, а потому не знает, что именно произошло, пока не выходит в общее помещение, где остальные янычары спешно всё отдраивают. Даже Халкокондил, которого обыкновенно было не застать, разложил по местам разбросанные свитки.
Впрочем, долго гадать о том, что именно было причиной такой суматохи, не пришлось: их командир, Силахдар Ага, смерив Раду холодным взглядом, коротко распорядился:
— Оденься, как приличествует принцу.
Обыкновенно ему было всё равно, как выглядел Раду, пока тот выполнял его приказы, однако сейчас он, похоже, был на пределе.
Раду не стал спрашивать, что случилось. Он молча вернулся к себе в покои и, открыв сундук, достал оттуда длинную муслиновую рубашку и однотонный шелковый кафтан. Он не носил тюрбан потому что так и не принял ислам, однако в остальном решил уступить командиру. Тонкая изумрудно-зелёная ткань ощущалась на теле почти невесомой — как если бы Раду был вовсе не одет.
