Людмила Сурская - от любви до ненависти...
— Хорошо хоть Меншиков ещё с ним не заявился. Как ты мог забыться?
— Мать пресвятая Богородица! — вырвалось у него. Отец, смущаясь мял ладони и виновато жевал губы, но, осмелившись, всё же спросил:- А что там было Кэт? Прости, виноват. Вышибло из головы. — По правде царь был ужасным озорником, и быть там могло всё что хочешь. Он, теребя бороду, походил по комнате и, замерев возле неё, прокашлявшись сказал:- Может правильнее раскрыться. Какой бы не была правда, но лучше вывести её на свет божий, чем загонять дальше в дальние уголки в надежде, что когда-нибудь всё забудется или рассосётся, а Кэт?
Но Кэт, решившая слишком подробно не описывать происшествие, энергично замотала головой и сбивчиво объяснила:
— Ничего. Ничего страшного. Кажется, он мало что понял. Я прикрыла лицо и выскочила, пока он таращил глаза. Больше ни слова об этом! Было и было! — А в голове засело: «Что сделает Пётр, если обо всём узнает? Наверняка прогонит от себя. Это совсем не то чего мне хочется». Но что там гадать, что уж будет потом, то и будет.
Весь вечер она собиралась побыть около него, но так и не решилась из-за понятного волнения.
Пётр действительно обалдел застав вместо подростка девицу. Но потом решив, что что-то хозяин перепутал, полез париться. Не без того — хохотнул. Не умер же никто, жаль напугал, убежала. Сладкая банька бы была. До полночи гуляли за столом. Гоготали привезённые шуты. Шумели хмельные гости…
Кэт прикладывала ухо к двери. Нет. К ней никто не шёл. Да и наутро ей даже слова никто не сказал об этом, значит, пронесло и Пётр не признал в бане её.
Кэт спать не могла. Как уснёшь при таком тарараме. Когда она осмелилась выйти во двор, то темнота поблекла. Подпрыгнув присела на перекладину крыльца. Хорошо! Ночью прошла гроза. Морило не зря. Тяжёлые тучи за ночь вылили на землю все свои запасы и к рассвету медленно уползли за верхушки огромных дубов. Розовел восход. Из-за этих проклятых великанов не видно солнца, но ведь оно уже взошло. Вон как посветлело небо и золотятся края туч. А лужи-то, лужи точно зеркала кусок. Кэт не выдержав вышла встречать новый день за калитку в огород. Должно быть хороший день сегодня будет. Почёсываясь выполз Меншиков и послал за водой, умываться и за квасом в погреб похмеляться. Жалея о том, что ноги всего лишь две, а не четыре, Кэт побежала, пытаясь угадать, куда впервой и о том, что тот испортил ей всю картину такого замечательного утра. Сунув ему квасу и получив затрещину, оказывается — не угадала, отправилась за водой. Пётр появился позже. Кэт старалась не смотреть на него. Ей всё время хотелось рассмеяться. Такая дерзость бы не лезла ни в какие ворота. Но он, казалось, не обращал на неё внимания. Они с Меншиковым тихо переговаривались о своём. Уф! Пронесло! Её секрет не выплыл наружу, а мог моментально.
Кэт обрадовалась, а зря. Тот пикантный эпизод в бане для Петра без зацепки не прошёл. Эта история не ведая того пробудила в нём любопытство. Он сам не желая для себя принялся присматриваться к подростку, следить за ним. Зачем? вот этого и сам пока не знал, но делал. А с Николкой какое-то время спустя, стал задумчивым и вместо разговоров погружался в молчание. А случись пройти мальчишке мимо, он смотрел вслед удаляющейся стройной и гибкой фигурке, как будто надеясь разгадать допекающую его тайну. Сам себе усмехался и, окликнув махавшего топором мастерового, вставал рядом: «Чёрте что чудится!»
Кэт же, вчерашней ночью её мысли о том, что царь ничего не понял, показались правильными и удачными, но теперь ловя на себе его взгляды, она уже не была в этом так уверена. А может ей всё это просто казалось, ведь не разоблачил… Не показалось, Пётр посматривал… Его подстёгивало желание проверить своё чутьё. И если то правда, вывести озорницу на чистую воду. Он специально отталкивал мысль, что его тянет к этому мальчишке. Уж скорее под этой одеждой прячется девочка. «Не сошёл же я, в самом деле, с ума! Но тогда это самый что ни на есть сумасшедший случай в моей жизни». Он пожелал разобраться. Особенно, когда выехали на новые верфи, ему предоставилось таких возможностей хоть пруд пруди. Стояла страшная спека. Всё поникло, сохло и не жило. Трудно было выживать не то, что работать. Рабочий люд охая и крякая, маясь от жары пыхтел. Но куда ж деваться, надо было торопиться. Строили ладьи для большого дела. Впереди ждали баталии. Собирались воевать шведа. Тольке погоде наплевать было на царские планы, и солнце посмеиваясь жагарило на весь запал. Спасаясь лили на себя воду вёдрами, ни черта не помогало. Лоснясь от пота, трудились раздетые по пояс. А Николай одет до ушей. С чего бы? Пётр враз припомнил все причуды мальца не желающего нигде раздеваться. Раньше не очень это бросалось в глаза, теперь же насторожило. Безусый опять же. В исподнем или доветру его никто не видел. Когда парнишка воровато озираясь отправился в лес, Пётр, кинув рубанок и тоже для порядка оглянувшись, не видит ли кто, пошёл крадучись следом. Самый простой и очень хороший способ разгадать тайну — проследить. Нет, можно было отправить следом кого-то, но это такой случай непростой… чужому глазу точно доверить нельзя. Только сам. Он надеялся, что хватит одного удачного слежения. Он так страстно увлёкся этим, что решил довести дело до конца. И вот они шли один за другим. Тот постоянно оглядываясь, так что Пётр еле успевал скрыться, свернул на тропинку ведущую к озеру. Царь, посмеиваясь над собой, последовал за ним. Поразило, что мальчишка всё время наклонялся и нюхал полевые цветы. То просто вставал, как вкопанный и любовался полянкой. Пётр пожимал плечами: «Что за ерунда?» Парнишка, подойдя к песочной косе, ещё раз огляделся и, не заметив никого подозрительного, принялся раздеваться. Пётр залёг в траву за куст. В нос пахнуло мёдом сломленных цветов. Венчики цветов нахально лезли в лицо. Осторожно пальцем отодвинул. В лесной тишине трещали кузнечики так, что звенело в ушах. Приподнявшись на локти, Пётр уставился на объект. Парнишка стянул платок и развязал ленту стягивающую хвостик. Чёрные кудрявые волосы, такие же как и у него самого, кольцами рассыпались по плечам. Оглянулся вокруг себя ещё раз и спустил штаны выставив на обзор стройные ноги. «Вот так, так!» Рядом упала рубаха. Пётр онемел. «Будь я неладен!» Таких ног, бёдер и талии не может быть у мужчины. Он с большим трудом соображал, а тут вдруг заметил — вокруг тела была намотана тряпка. Зачем? Но вот и она упала на песок. Вырвавшись на свободу, полыхнула девственная грудь. Он был по-настоящему потрясён. И хотел бы во всю грудь заорать, да не смог. Ещё бы, совершив такое открытие! «Будь я проклят!» То была она, банная красавица. Даже лицо его, хмурое, колюче-злое, просветлело в тот момент. Правда, он превратился в пень. Из столбняка вывела вспорхнувшая рядом птица. Как молния резанул этот птичий крик по нервам. Чуть не вскочил. «Неужели в моём возрасте, можно быть таким дураком? Совсем не приятное открытие. Я посрамлён! Болван, право слово — болван!» Но самое занятное было в том, что он не жалел об обмане Николая, а, напротив, был почти счастлив. Хотя что-то скреблось: «Устроить бы ей, негоднице, трёпку за такую выходку. А ведьмочка-то аккуратненькая. Ишь попка-то какая сладкая и сама как леденец. Облизывать бы и облизывать». Несколько раз глубоко вздохнув и выдохнув для того чтоб унять огонь в теле и дрожь в конечностях. Пётр сглотнул сухим горлом и, уткнувшись в ладони, принялся тихонько смеяться. Естественно, над собой. Его просто надули. Да и ещё как! Вспомнилось, как он ему плакался жалуясь на немку, а Николай клялся, что, если б он был женщиной, то любил бы его безумно… Одного и всю жизнь. «Вот это да! Малышка влюблена в меня! По — настоящему! Боже мой, неужели я мог себе позволить такое предположить?!» Это открытие обожгло грудь, наполнило теплом тело и взорвало голову. А уж сердце, сердце, то просто принялось колотиться, как шальное. Вот почему ему так хотелось зажать этого пацанёнка и целовать, целовать… «Чёрт! Себя уже стал бояться: куда к бесу тянет, а всё просто, как белый свет. Девица! Сердце потянулось, а глаза словно ослепли. Если б не тот случай в бане. Решил уже глюки… И вот тебе на. Но знать о том никто не должен. Пусть всё остаётся как есть. Лучшее самому всё проверить, посмотреть. Больше ошибки быть не должно». Через пару минут он накручивал себя в другую сторону: «Нет. Спускать ей нельзя. Вывести надо непременно на чистую воду. За обман. Ох, как же она посмеялась надо мной. Ей-пра! Точно-точно! Вот засранка! Нет, ну это надо же!.. За какого же дурака она меня принимает! Не спущу!» Последние мысли распалили его, вернее, он распалил себя сам. И он, грозно маханув кулаком в сторону обидчицы, саданул им в землю. Костяшки выжав из травы сок вмиг позеленели. «Крапивой бы её…» Тем временем, девушка, окунула пальчик ноги в воду и, оставшись довольна, вошла в озеро. В месте, где вода дошла до бёдер, присела, ойкнула, смахнув с поверхности воды жучков поплыла к кувшинкам. Пётр вытянул шею, подсматривая за тем, как она шугает с цветов стрекоз. Картинка завораживала. Злость испарялась. От всплеска воды он вздрогнул и с трудом подавил желание немедленно броситься к ней. Захотелось бултыхнуться к девочке, поплыть рядом. Но нельзя. Оно, конечно, можно, но тогда игре конец. А её надо продолжить. Хотя бы для того, чтобы не слыть пнём. Лоб от дум и метаний, аж вспотел. В какую сторону податься. Беда, он находился в затруднительном положении. Чтоб остыть перевернулся на спину и принялся глазеть на плывущие мимо ватные облака и бесцельно покусывать травинку. Послышался всплеск. Пётр перевернулся на живот. Девушка выходила на берег. Нагота её в жемчужном убранстве сверкала. Она, постояв минуту и зажав стебель цветка зубками, принялась отжимать волосы. Петр изнемогал от жажды, чтоб горло не склеило, сорвал, пожевал сочную травинку. Она проследила за солнцем и, выбрав направление его лучей, повернулась в сторону Петра. Запрокинув голову и откинув руки за спину, лесной нимфой стояла перед ним. Заведённый за ухо цветок короной украшал голову. Пётр вбивал кулаки в землю: «С ума сойти! Как можно было быть таким слепым. Такой очаровательной улыбки, от которой появляются ямочки на щеках, озорной и увлекающей не могло быть у мальчишки. Ещё злюсь на неё дурень». Он бездыханно наблюдал за тем, как её красивые руки справляются с волосами, забирая их опять под ленту, как нелепые мужские подштанники скрывают тугие бёдра, а тряпка стягивает высокие горки упругой груди. Чтоб не взвыть от разочарования, он сунул грязный кулак себе в зубы. Так надёжнее. «Вывести б плутовку на чистую воду, размотать клубок её плутни и что потом… Нет, терять её он не хочет…»
