Людмила Сурская - от любви до ненависти...
Ммм…, это какое-то наваждение, каждый раз Пётр порывисто оглядывался на звук её мелодичного, хоть и старательно ломаемого голоса, быстрых шагов. Глаза его при этом вспыхивали не понятным светом. Меншиков испытывал некоторое смятение. Он был достаточно сметлив, чтоб понять, что за сей привязанностью что-то кроется, но вот что? В общем, как не ломал голову, а понять истиной причины, он не мог. «Похоже — малец его успокаивает, вызывает в нём жизнь и надежду», — оценивал ситуацию со своей колокольни светлейший. Дальше — больше. Царь самолично интересовался спал ли, ел ли Николка. Меншиков диву давался таким метаморфозам, но понять пока ничего не мог. К тому же, все денщики царя у него были на жаловании, а к этому сопляку не подступиться. Он исправно моргал глазами и делал глупое лицо. Естественно, Кэт старалась ловчить с любимцем царя. Служить ему против Петра она не собиралась. Пётр очень часто её от гнева и дури Меншикова выручал и от других тоже беря под своё крыло. Скажет своё: «Так-так-так…» и отошлёт немедленно с каким — нибудь поручением, оставшись с её обидчиками лицом к лицу. Она не всё понимала, но была благодарна. Не раз ловила на себе, как царь с усмешкой поглядывает на неё, словно раздевает. Бдительно наблюдает за её лицом, выражением… Наблюдает и, посмеиваясь, качает головой себе. Тушевалась немного. С чего бы? А вдруг догадался? Да нет, ввалил бы горяченьких. Ему раз плюнуть. Кэт мучась в догадках не понимала такой милости царя, приписывая это жалости к её сиротству, хилому для мужчин сложению или участию Петра в своей судьбе обязана отцу карабелу. Пётр же терпел, надеясь бог весть на что. Правда, всё труднее было сдерживать себя, а иногда, когда его локоть или рука касались её щеки или груди, а полные любви и жизни глаза поднимались на него, начинало мелко знобить внутри, да и голос становился как из бочки глухим и срывающимся. Пётр в таком случае отходил, доставал трубку и курил. Вообще-то, по добродетели, при подобном положении дел, несомненно, человек обязан был бы открыть ей глаза на то, что нет необходимости притворяться дальше. Но это было бы просто и опасно, напугается ещё, отослать придётся, а ну как все примутся смеяться над ним. Много страшилок набиралось и от того царь молчал о своей осведомлённости дальше. Хотя наблюдать становилось всё чаще невмоготу. Страсть рвала сердце. Или случись застать ему на её устах улыбку… Ооо! Под колдовским влиянием такой улыбки, думал горячей головой он, самые закалённые мужчины и те падут непременно наделав глупостей. Но Кэт не подозревала ни о чём таком творившемся в голове и сердце царя. А тот старался вести себя так, как будто ничего не произошло. Кто б поверил, если б знал! Да он и сам себе верил с трудом. Вот что интересного наблюдать за приплясывающем вокруг мужских голов цырюльником. Щёлкает себе ножницами и всё. Но когда на табурете перед ним сидит Николка или как её там… Дух захватывает. Дел полно, а он стоит глазеет, как шустрый малый стрижёт ей волосы до плеч.
А Кэт, стараясь не выпячивать себя, просто держалась поодаль. Немного жаль ей было покидать отца. Нет, депрессии не было. Всё-таки уходила с Петром. Но её чувства были расстроены. Она, не выходя из мужского образа сколько-то старательно крепилась и всё же разразившись слезами, долго оглядывалась на машущую ей вслед старой шляпой фигуру отца. Потом, забившись в угол, до конца пути молчала. Кэт оставалась один на один с собой и жизнью. Как оно будет? А что если никакого просвета. И вся её жизнь — ночь кромешная, и суждено ей, малой песчинке, крутиться по заколдованному кругу — сызмальства и до гробовой доски. Если так, то пусть уж рядом с ним. Её глазик вперился в Петра. Тот, привалившись головой к стенке кареты, чему-то улыбался во сне. Она судорожно сглотнула слюну. Чего ж он там такого смешного видит?
Корабли кораблями, а Московия жила своей жизнью. Во дворце дым коромыслом, гудел пир. Этот приём был не совсем обычным. С шумом и при параде, приехали дорогие гости из Малороссии — Мазепа с казаками. Да-да на удивление всех он был чтим и принимаем Петром. Оно объяснимо. Мазепа принимал не малое участие в обоих походах Петра к Азову. Он охранял русские кордоны от татар под Коломаком. Не сам лично, конечно. Пятнадцать тысяч казаков под командой черниговского полковника Лизогуба брали Азов. Небольшое количество казаков на ладьях так же принимали участие в штурме и с воды. Они брали, а награду получил Мазепа. «Живота не щадил», это не про него, но приобрёл доверие царя чужими руками и звонкой монетой, преподнесённой царю на поход. Пётру нравился этот хитрый и наглый шляхтич. Он с открытым сердцем принимал всех, кто готов был служить России. Гетман приехал за наградой. Пётр лично наградил его орденом Андрея Первозданного. А получил он его опять за то, что сидя, сказавшись больным в хоромах, выделил казацкое войско, которое повели на турков, а потом и шведов другие казацкие начальники. Девиз ордена гласил: «За веру и верность!» Пётр верил ему. Тот очень долго был с ним, причём и не в лучшие для царя часы, поддерживал все его начинания. Поэтому благодарный Пётр не отказывал ему в доверии. Хотя по поступающим доносам, которых с каждым годом становилось всё больше, с ним не так всё было просто, но Пётр не хотел допускать их до сердца, не имея желания верить в них. Доносчиков, как правило, казнили. Мазепа покорил его ещё и тем, что умел не только вести дела, но и с задором, на широкую ногу, отдыхать и развлекаться. А ещё он был не плохим стратегом, хитрым политиком и имел хорошее войско и реальную власть на Малороссии, куда руки царя пока не доходили, значит, был необходим ему. На шалости гетмана он готов был закрыть глаза. Принимали Мазепу, как лучшего друга и надёжного партнёра. Здесь и там сновали карлы, кувыркались, визжали и надув бычьи пузыри, колотили друг друга. Спаивая гостей плёл всякий вздор пьяный папа, Никита Зотов. Кэт, отправленная в помощь, находила обед чрезвычайно роскошным, ничего похожего в своей жизни она ещё не встречала. Она не могла насмотреться на стол, заставленный яствами. Пили за милых сердцу гостей. Где-то посредине праздника Меншиков провозгласил тост за господина бомбардира, его успехи и здоровье. Пётр морщился и грозил кулаком. «Болтаешь много!» Гульба была в полном разгаре, когда гетман, грызя куриную ножку, приметил мелькающую между столами рожицу симпатичного безусого подростка. Нет, он не догадывался пока, что за фасадом юнца скрывается женщина. Как раз милое безусое личико подростка с нежной кожей, выгнутыми бровями и розовыми губками завело извращенца. Пётр, естественно, не зная о дурных наклонностях Мазепы, не подозревал о том, что он не брезговал ничем и имел в своём арсенале такие развлечения и оргии, о которых не ангельского мышления Пётр и подумать не мог. В его замке на болоте устраивались публичные сценки сношений людей и животных, причём участвовали в оргиях особи разных полов. Для нормального человека, то было жутью, а для Мазепы удовольствием. Он получал радость и от участия и от просмотра. Только Пётр не знал этого и видел в нём сильного воина, умного хитрого политика и интересного собеседника. Не в обязанности царя знать, что человеческая маска имеет, как правило, два лица. Занятая делом Кэт была тут же. За неё думки остерегаться не имел. На глазах мелькала, кто посмеет обидеть царского любимца. А тут казаки, народ приезжий, своевольный, бережёного Бог бережёт, был начеку, глаз косил, приглядывал. Оказалось не зря думку тревожную имел. Гетман захотел иметь то, что кольнуло его сердце и немедленно. Удалые казаки с пацанёнком не церемонились. То есть с Кэт. Пётр, не спускающий с неё глаз, заметил, как она напряглась и побледнела. Заприметил он и людей Мазепы окруживших её. Они стали оттеснять девочку в отведённые гостю покои. Пётр вырос перед ними неожиданно. Самолично пресекая их старания и прикрывая собой Кэт. Он сам мечтал на Кэт нагую ещё хоть раз одним глазком посмотреть и не смел, а тут чужаки руки протягивают. Ишь губа не дура у казачков! Желваки его ходили, кулаки сжимались:
