Людмила Сурская - от любви до ненависти...
Вспотев в дороге, потянул купаться. Кэт пошла, но в воду не полезла сказавшись больной. Ему не мешала. Пусть себе бултыхается, раз охота. Нет, она б тоже не прочь, но при известных обстоятельствах, это невозможно. Когда он торопливо раздевался раскидывая по берегу вещи, даже не обращая внимание на её присутствие, а с чего собственно такую букашку ему замечать, старалась не смотреть, но разве глазам прикажешь, моргают себе как хотят. А она была неожиданно взволнована его откровенной наготой. Какое же это было безумно волнующее зрелище! Прекрасное телосложение, сильная мускулатура и шоколадный загар. Он выходил из воды, как бог морей, весь усыпанный играющим на солнце жемчугом. Чёрные длинные волосы искрили бриллиантами. Последние солнечные лучи, словно нарочно, отбиваясь от его нательного креста, слепили Кэт глаза, а она всё равно хлопала ими. Смотрела, как он прыгая на одной ноге выбивал из уха воду, как с длинных волос бегут по крепкому мужскому телу шустрые ручейки. Не закрывала их, когда он, развернув плечи и расставив ноги, подставил себя на просушку солнышку. Не нашла это недопустимо вульгарным. Кэт смотрела, смотрела… С ноги на ногу переступала… Голова шумела, горло запекло и страшно хотелось пить. А он подначивал:
— Зря не пошёл купаться, зело приятно. А может тебя купнуть? Хошь?!
«Упаси Бог!» Под его громогласный хохот, Кэт не ведома какими силами сорвалась с места и на четвереньках поскакала вверх. Заведётся, чёртушка, не остановить. Аж самой страшно, куда её враньё то выведет. Присела на край обрыва ножки свесила. Неспокойная вода подмывала и подмывала берег, вот и вырос из берега такой гриб. Кэт нравится, как последние заплутавшиеся на земле солнечные лучи ласкают её лицо. С пригорка хорошо видна река и Пётр, большой, сильный, ладно сложенный тоже, как на ладони… Выгнулся, завёл руки за запрокинутую к небу голову выставив себя всего на потеху солнышку. Кэт бы отвернуться, а она не может… Бегут по воде вдаль солнечные дорожки, кувыркаются на волнах золотые светлячки. Хорошо! Потом с первыми сумерками от воды поднимется лёгкий пар. Ей захочется нырнуть в него, завернуться. В вечер вплыла вытесняя знойная непроглядно — чёрная темень.
Дни покатились колесом. Пётр объявился с черноголовым арапчонком, одетым матросом. Сие чудо было подарено ему с двумя пантерами турецким шахом. Потихоньку народ привык к его наружности, а сначала пялились во все глаза. Иногда Царь забирал и её, то есть Николку, с собой. Ходила теперь она в мундире солдата преображенского полка и была при нём чем-то вроде сопровождающего и переводчика. Иноземцы легко и без опаски вступали в контакт с безусым пареньком. Может, так оно и было. Ведь, нарушив многовековой сон, в Белокаменную потянулось множество иноземных гостей. Их изумлённые глаза шарили по золоту многочисленных крестов и куполов. А более по колоннам солдат марширующих к Смоленской заставе. Отсюда господ иноземцев посещали тревожные мысли о том, что Пётр всерьёз решил заняться Балтикой. Но это ж нарушит баланс европейских сил. Кто-то из них задумывался, кто-то надеялся, что единоборство с Карлом приведёт царя дикарей в чувство. Англичане ловили свою рыбку в московской мутной воде. Им бы столкнуть Московию с подкармливаемым ими Карлом, чтоб загнал русского медведя обратно в берлогу. Причина — торговля и усиление Европы Россией им не нужно. Как уж там было… Но для Кэт важно, что находилась она при нём чин чинарём. Зачем ему она, девочка не понимала, но радовалась. Велел ко всему присматриваться и примечать. Она так и делала. Попутно видела, что он считался самым завидным женихом. Однако ни одной свахе или красавице любого сословия он не поддался. Им пока не удалось поймать его в свои сети — возможно благодаря лёгкости в обращении с женщинами. Хотя с иными женщинами он был уважителен, иногда даже игрив, но всё так ради красного словца и куражу, в близкие отношения ни с кем не вступал. Если пользовался по нужде, то служанками и дворовыми девками. Как ей хотелось поменяться с ними местами, но это девчоночьи глупости, конечно. Всё это давало обильную пищу для обсуждения. Шу-шу, да шу-шу носилось по Москве. Говорили всякое, но она его понимала — размениваться не хотел, а чувства сильного и большого, какого жаждала его рвущаяся в полёт душа, не было. Кэт догадывалась, какая женщина его бы порадовала и чьему общению он был бы рад. Это будет та женщина, чьи мысли будут созвучны его собственным и ни какую другую он не примет. Вот она много читая и в большей мере то, что волнует его, старалась ей стать. Без какой либо надежды, сама для себя. А пока смотрела, как задушевному разговору с женщинами он предпочитал лёгкий флирт. Догадывалась, что женщина держащая его рядом, должна быть самкой. Это тоже наука и ей можно научиться из книг и у женщин. Но сейчас ей это не с руки. Кэт безумно жалела его. Она не понимала одного, почему так происходит. Такой сильный и надёжный мужчина — так несчастлив. Это не справедливо. Кэт не раз поглядывая на своё отражение в зеркале, жалела о своём виде. Ах, если б женское платье и привлекательности побольше… Хотя кто его знает как бы оно всё было будь она девочкой. Рядом с царём уж точно бы не оказалась, да и испаскудить могли. Мужичьё кругом. А так выскочить из беды и отбрехаться проще. Но как выбираться из этого вранья, что загнала жизнь, оба с отцом они не знали. Отец предлагал подкопить денег и вернуться домой, в Голландию, а она, надеясь на чудо, упиралась. Кэт согласна рядом с Петром прожить всю жизнь в солдатском мундире. Только б судьба дала возможность видеть его, большего-то ей и не надо. Отец замечал, что дочь о чём-то постоянно думает, нельзя же без толку смотреть в одно место или хлопать глупыми глазами в потолок, но приписывал это мужскому наряду оторвавшему её от женской сущности и вогнавшего в печаль. Ставил себе это в вину и тревожно вздыхал.
Как же она летит лодка жизни нашей! Летит неотвратимо. Как будто гонят её на все силёнки тысяча гребцов. Вот уже и Кэт шестнадцать. Отец пять же осел в Московии выстроив небольшой дом с цветником и садиком. Занялся не только строительством кораблей, но и чтоб подкопить деньжат кое-какой торговлей. В России грех не торговать. Все торгуют. В дом не раз с кутежами наведывались то Меншиков со товарищами, то Пётр с эскортом. Приезжали с шутами, весёлыми бабами, пели, колобродили и плясали. Доля видно русская такая — середины нет ни в чём. Что воевать, что гулять, что любить что плясать — всё до жути. Кэт прислуживала и пряталась за печкой, посматривая из-за занавески на гулянье. Топили баню, парились, приходя в себя. Пётр тянул Николая с собой. Отец теребил подбородок, и надувал посмеиваясь щёки, а Кэт краснея, как свекла шла. Не снимая с себя одежды, тёрла ему спину и махала на все силёнки берёзовым веничком. Плескала на булыжные камни, набросанные возле чана водой, мигом отскакивая подалее. Вкусно пахло распаренными вениками. Кэт предполагала, что наверняка эти стены и лавки навсегда впитали дух мятного настою, берёзовой листвы и пара с горячим дымом. Париться он любил, но без надрыва. А вот в бане расслабиться с лежанием на полке, обливаясь холодной водой и балуясь кваском — это любезное дело. Кэт, обливаясь потом и краснея не хуже варёного рака, благо можно прикрыться баней, черпая берёзовый настой ковшиком, поливала его распростёртое на досках тело. А он ухмылялся и просил холодного квасу или пиво:- Шпарь малец. Кэт неслась в предбанник за питьём. Возвращалась, он садился, запрокидывал чёрную кудрявую голову, точно такую же, как и её и жадно пил. Янтарные капли, сбегая с кружки, текли по груди. Кэт старалась не смотреть. Боялась выдать себя. Но мужики не обращали на мальца внимания, гоня куда — нибудь с новым поручением. Когда разговоры мужчин переходили на войну и политик Кэт становилось совсем скучно возле них, но она чтоб разбираться и не быть дура дурой слушала.
