Людмила Сурская - от любви до ненависти...
«Поедет ли она? Что за вопрос… С каретой рядом и то бежать готова». Аж задрожала от радости и насилу-насилу не кинулась ему на шею. С ним? Да куда угодно, хоть на край света! Лишь бы вместе. Говорить не могла, только кивала. Раскрылась бы её бабья сторона враз. А Пётр усмехается, обнимает за плечи и тулит к себе.
— Растёшь понемногу. Скоро большим будешь. Кралечку тебе найдём ладную. Хорошего роду. Я сватом буду.
Она вынуждена была согласиться со всем тем бредом, что предлагал царь. Состояние испытывала двоякое. Как скрывать свой пол взрослой не предполагала. А вот то, что Пётр видел её уже большой, подбросило девочку на облака.
Да и Пётр даже вроде как бы повеселел. Город спал. А вот Кэт в ту ночь спать не могла, боялась проспать. Предстоящая поездка не давала получить удовольствие от общения с подушкой. Короткая летняя ночь быстро кончается. Решила: а ну её! Оделась и на ступеньках ждала. До самого его появления была как на иголках. Взять себя в руки не получалось. Дремота, повязавшая её на заре и приткнувшая голову в резную стенку крыльца, была не долгой. Тишину вмиг прорезали голоса, накатило буханье ботфортов о каменные плиты двора, сопение коней. Кэт испуганно вскинулась, продрала глаза, заморгала на долговязую фигуру. «Никак не спал, меня караулил? Ай-я-яй!» — приоткрыл один глаз царь, посмотрел колюче. Тихое утро стало вообще звонким. Кэт съёжившись ошарашено моргала, силясь понять, что к чему. Но всё обошлось. Ездили, смотрели. Выехали сразу же ещё по темноте. Как только на небе погасли звёзды, так они и отправились в путь. Ранний, ранний рассвет был хорош, несмотря на то, что утро выдалось хмуроватым. Хотя плоская, почти белая луна, проявляя упорство и поразительную маневренность между облаками, осталась торчать на горизонте сопровождая какой-то отрезок времени их. Было такое — Пётр посомневался: ехать или нет? Но, посмотрев на приготовившегося к путешествию потупившегося Николая, махнул рукой. Где наша не пропадала! Залезай! С Кэт всю надутость вмиг смыло. Бегом полезла в карету. Над пустынной дорогой расталкивая темень вставал рассвет. Тихо было вокруг, только изредка пофыркивали кони сопровождающих карету гвардейцев, да ветерок шелестел в деревьях. Дождь всё-таки потрусил. Но редкий и кратковременный. Дороги не размыло. В карете укачало. Когда продрал очи, радостно вскрикнул — в карету глядело румяное солнце. Здорово! Добрались без досадных происшествий. Всю дорогу, Кэт сцепив свои руки, либо изображала сонливость, либо её невинный взгляд был устремлён мимо царя. Мол, смотрю себе. Нельзя же катить вечно. Ехали, ехали и приехали. Кэт стояла у кареты в монастырском дворе. Он ходил один. А она с деловым видом наблюдала за покачивающейся на ветке нахохлившейся вороной. Надутая и злая она так же следила за Кэт. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает… Женские вопли, которыми перемежался разговор, не могли заглушить даже полуметровые монастырские стены, они спугнули птицу и привлекли внимание Кэт. Она передёрнула плечами: «Да, тут чёрт и не думал шутить. Действительно дура. Что ж ему так не везёт с женщинами-то?!» Пётр вышел красный и злой. Его надежды не оправдались, а настроение было испорчено. Встреча не удалась. С первых же минут они испытали взаимную неприязнь друг к другу, которая не смотря на старания Петра отмолчаться и уменьшить пыл бывшей супруги до вежливости и любезности потерпела крах. Кэт по воплям догадывалась, что о благопристойности не могло быть и речи. Обладая проницательным умом, она могла понять его гнев в отношении этой дурной бабы, его жены, но вот отказ от обеда и отдыха, что предложила настоятельница, одобрить не могла. Ей казалось — одно до другого не касаемо, к тому же она так хотела есть. От неё отлегло и она повеселела, когда заметила, как расторопная игуменья с монашками суют охране сопровождения корзины. Преображенцы «око государево» молчат себе в усы. Тем временем царь недовольным голосом окликнул зазевавшуюся Кэт и, закинув длинные ноги в карету, приказал ехать. Кэт всегда было смешно смотреть на то, как он управляется с ногами, но сейчас было не до этого, вжавшись в обивку, молчала боясь спрашивать, а он долго устраивая длинные ноги не торопился говорить. Так-то проехали не мало. Он неподвижно уставившись в носки своих ботфорт, она прикрыв глаза. Спит не спит, но ничего не видит. Повезло, отрезок дороги был хорошим. Лишь иногда карету подбрасывало или ветки хлестали по бокам. Неожиданно встрепенулся. Ещё проехали совсем чуть-чуть и, не выдержав, буркнул:
— Я обеспокоен предположениями, что эта фурия с рождения, похоже, с колесом в голове. Наказание какое-то, почему именно мне попадаются дуры. Чёрт, в глотке ссохлось!
У Кэт вытянулось лицо, на нём застыла смесь ужаса и удовлетворения. А ещё её рассмешили его слова про колесо. Она фыркнула и принялась смеяться. Пётр заразившись её весельем подрыгивая ногой тоже хохотал. Насмеялись аж до слёз. Вытерев глаза, Кэт рассудительно заметила:
— А знаешь, это неплохо. Значит, твоё большое чувство впереди. То, которое одно, на двоих и на всю жизнь. Это говорит за то, что мы можем спокойно сесть и заправиться, не знаю как у вас, а у меня живот к спине прирос.
Пётр, посмотрев на её важное как дополнение к мысли лицо и подыгрывая, скупо улыбнулся и серьёзно согласно кивнул:
— Может ты и прав, пострелёнок. Но ты не представляешь, как меня дуры раздражают.
Кэт хотела сказать, что хорошо представляет, ведь только что была свидетельницей этого раздражения, но Пётр так хлопнул её по спине, что у девочки чуть не выпрыгнули глаза. Откуда ж ему было знать, кто сидит рядом с ним, так переживая и волнуясь. Правда была у царя и минута удивления, мол, как это юный собеседник так умело всё разложил про него по полочкам. Он дал знак офицеру остановиться на краю весёлой поляны. Тот тут же исполнил приказ. Расстелили стол. Кэт была довольна. Из общей кучи разложенных продуктов выудила румяную кулебяку и грудку курицы, запила брусничным морсом. Вкуснотища. Небольшой отдых и карета вновь неслась по разбитой дороге. С двух сторон давящей стеной тянулся вековой не проходимый лес. Деревья теснились друг к другу оттого лес и густел. Иногда ветки молодого ельника стегали по карете. Деревья у дороги росли редко — вразброс. Оттого и вымахали, растопырив широко крону. Никто им не мешал. Простор. Тянись куда хочется. Случись застрять колесу в яме, Пётр открывал дверь и лениво спрашивал:
— Помощь нужна или сами осилите?
И получив в ответ:
— Осилим батюшка, — откидывался на спинку дивана или топал в лес по нужде. Иногда тащил за собой Кэт. Мама родная, та, бесстрастно шла. А что ей оставалось — немного краснея, немного бледнея, но сопровождала. Знала же, что ей без надобности, не пристроишься под куст при нём, но точно баран шла. В этот раз на обочине за кустами попалась огромная лужа с камышом и квакливыми лягушками. Они отовсюду к берегу, отталкиваясь задними перепончатыми лапами и таращив глазищи, плыли большие зелёные лягушки. Собрали такой себе хор. Выбравшись на берег, сидели себе тихо. Грелись на солнце. Но после Петровского ботфорта, лениво квакнула одна, потом другая, третья, и пошло, поехало… Проснулись квакши. Целый лягушачий хор. Говорят, в это время как раз пора лягушачьих свадеб. Вот они и раздувают щёки. На щеках вспухают пузыри — свадебные волынки. Сейчас она им покажет свадебные пения. Кэт согнула тонюсенькое дерево и принялась хлестать им по воде. Квакушки примолкли и разбежались, но через минуту заквакали из разных мест, но с удвоенным темпераментом. В лесу было тихо и душно. Царь, скинув кафтан, щеголял в одной тонкой рубашке. Тёмные шелковистые волосы его шапкой обрамляли даже сквозь загар бледное лицо. Кэт же в полной амуниции застёгнутая до ушей обливалась потом. Он сбитый с толку не понимающе посмеивался, но раздеваться не неволил. Пётр сорвал на обратном пути в ладонь ягоды и поделился с ней. Забрались в карету. Царь приказал ехать. Кэт улыбалась: Хорошо! Она выглянула в окно. Ей нравилось смотреть на пробегающую мимо дорогу. Солнце бежало впереди и вдруг раз, нырнуло за горизонт. Кэт караулила, караулила, хотелось втонкости рассмотреть, как оно туда упадёт, но отвернувшись на зов царя прокараулила. Правда, похоже, случилось это совсем недавно. Потому что его лучи застряли в высоких облаках. Вот если забраться на эти облака, то можно, наверное, увидеть всё: и Голландию, и верфь, и монастырь и эту дорогу по которой они с Петром катят. У въезда в немалую деревеньку с церковными маковками, под колёса кареты бросилась собака бродяжка. Кучер пытался отогнать её руганью и хлыстом, но не тут-то была. Собака неслась и бросалась на карету, как сказившаяся. Колесо вильнуло в колдобине и стукнуло углом кареты её. Долаялась. Теперь она отлетела в сторону и скулила. Кэт забывшись закричала: «Остановите!» Кучер не разобрав причину такого вопля, изо всех сил потянул за вожжи. Карета встала. Пётр проснулся. Кэт в нетерпении, не ожидая пока карета остановится, прыгнула вниз. Царь бросил взгляд через плечо в окно. Он быстро пришёл в себя. Парнишка сидел и причитал над собакой. Пётр помедлив вылез тоже и, обойдя карету, присел рядом:- «Что за беда, Николка?» Кэт погладила зализывающую бок собаку. Мол, вот каретой поранили как ей теперь жить. Царь посмотрел на лыбящееся вокруг них сопровождение и, скрывая улыбку, спросил: — «А ты что предлагаешь?» «Взять с собой»- проныл мальчишка, слабо надеясь на удачу, что Питер не так на неё раздражён. Так и было, Пётр разрешил взять и даже собственноручно перенёс замарашку в карету. Кэт юзом оббежав его, устроившись на диване, приняла на свои дрожащие руки животное. До этого лаявшая и злая на весь свет собака помалкивала. Она всё время гладила её и что-то шептала в оттопыренное ухо. Потом заверила царя, что когда оно подлечится, то будет преданным и благодарным существом и будет вести себя умно и прилежно. Пётр хмыкнул и пожал плечами. Псина опустила уши и слегка дёрнула хвостом. На верфь приехали весёлыми. Пётр рассказывал, как встретила его Евдокия, а Кэт хохотала. Переспрашивая, хохотала вновь. Пёс при каждом взрыве поднимал голову и внимательно проследя по лицам взглядом, снова утыкался Кэт в ладони и закрывал глаза. Народ аж отставил дела, чтоб посмотреть на весёлого царя. Давно уж его таким никто не видел. Всё больше притворялся. А это почувствовав словно облегчение, размягчился. Смеялся во весь рот, аж глаза увлажнились. Нет, всё-таки не надо ворошить прошлое. Неизвестно какая Яга оттуда выскочит.
