Барбара Картленд - Спасенные любовью
После церемонии встречи Боливара Лючия уже успела рассмотреть зал, в котором должен был состояться бал. Он представлял собой громадное помещение с высокими решетчатыми окнами и бронзовыми канделябрами с множеством свечей, которые ожидали, когда их зажгут. Пол был отполирован до блеска, а в самом конце зала виднелся натянутый шелковый полог цвета республиканского триколора, под которым, как догадывалась Лючия, должен был стоять генерал Боливар, пока будут представлять гостей.
Поднявшись в зал, она выглянула из-за спины отца и поняла, что генерал уже здесь. Сейчас он не был похож на того Боливара, который въезжал в Кито в простом армейском кителе. Одетый в красный парадный мундир, расшитый золотом, с тремя звездами на эполетах, генерал выглядел совершенно иначе, торжественнее.
Он стоял на помосте, и Лючия обратила внимание, что его блестящие черные сапоги были на довольно высоких каблуках, видимо, Боливару хотелось выглядеть хотя бы немного выше ростом. Ожидая представления, Лючия подумала, что, кажется, понимает, почему так много женщин страстно искали знакомства с Боливаром.
Он не был в общепринятом смысле красавцем мужчиной, но обладал необыкновенным обаянием. Его глубоко посаженные глаза антрацитового цвета были властными и дерзкими, а перед белозубой обезоруживающей улыбкой Боливара не могли устоять ни молодые девушки, ни стареющие матроны. Кроме того, его манеры, галантность в общении с дамами и, конечно, каскад слухов и намеков на его любовные похождения подливали масла в огонь. Похоже, что все эти сплетни и пересуды были нужны Боливару как воздух, он просто не мог обойтись без ореола славы не только великого военачальника, но и любимца женщин.
Трудно было поверить, что во время последней военной кампании Боливару хватало времени и на Фанни, и на Изабель, и на Аниту, и на Бернальдину, и на… Но слухи! О! Слухи страшнее войны, их было вполне достаточно, чтобы он снискал такую известность.
«Если даже я слышала про него все эти вещи, то сколько, должно быть, знает Кэтрин!» — пробормотала про себя Лючия. Недаром, как только речь заходила о генерале, ее сестру охватывала нервная дрожь. В последние две недели она не находила никакой другой темы для разговора, и сейчас, когда отец представил ее Боливару, Кэтрин продемонстрировала все свое обаяние.
— Ваше превосходительство! Позвольте мне представить вам мою старшую дочь!
Боливар пожал руку Кэтрин, присевшей в реверансе, и взглянул на нее с нескрываемым восхищением. Он всегда смотрел так на красивых женщин, не имея привычки скрывать чувства, которые возникали у него. Несколько мгновений он, не отрываясь, смотрел ей в глаза, пока она, спохватившись, не отошла в сторону, уступая место Лючии.
— Моя младшая дочь, ваше превосходительство! — продолжал сэр Джон.
Лючия протянула руку генералу, и он пожал ее, улыбнувшись, но девушка чувствовала, что эта улыбка была чисто автоматической и скорее данью вежливости и учтивости человека, получившего прекрасное европейское воспитание. Она отошла, освободив место для следующих гостей.
Как только начались танцы, Кэтрин сразу же была атакована целой толпой молодых людей, желающих пригласить ее. Среди них были и штабные офицеры из окружения генерала, и статные командиры иностранного легиона в темно-зеленых мундирах, обшитых золотом на обшлагах и лацканах.
Лючия услышала чистую английскую речь и поняла, что соотечественники полагают, что обладают первоочередным правом на танец с Кэтрин. Лючию пригласил танцевать Чарльз Соуверби, офицер, который оказался родом из Бруклина. Она быстро пошла ему навстречу, стремясь не столько потанцевать с ним, сколько поговорить.
— Я поражен, что встретил в Кито такую красивую женщину, — любезно начал Чарльз.
— Могу сказать вам то же самое, — легко парировала Лючия.
Чарльз улыбнулся:
— Мой разум слишком медленно отходит от войны.
— Боюсь, мне трудно будет это понять.
Пока они кружились в танце, Лючия узнала, что Чарльз Соуверби служил в армии Наполеона, участвовал в знаменитом Бородинском сражении, а затем примкнул к генералу Боливару и с тех пор следует за ним повсюду.
Услышав это имя, Лючия спросила:
— Вы, я вижу, влюблены в своего начальника.
— Он изумителен! Боливар — лучший солдат в мире и самый замечательный человек из всех, кого я когда-либо знал!
Когда танец подошел к концу, Лючия заметно погрустнела, но Чарльз Соуверби (только сейчас она разглядела, что он полковник) представил ее капитану Хэллоуэсу из Кента, а тот, в свою очередь, — Дэниэлу О'Лери из Белфаста, офицеру, который служил в штабе генерала Боливара с девятнадцати лет.
Лючия поняла, что это был тот самый двадцатидвухлетний капитан О'Лери, который во время боя за Кито водрузил белый флаг на линию обороны роялистов и потребовал от испанцев безоговорочной капитуляции. Ему было всего лишь двадцать два года! Для Лючии возраст не играл никакой роли, ведь этот человек живет насыщенной, полнокровной жизнью.
Просто не верилось, что все эти люди, которые сейчас веселились вокруг, еще совсем недавно рисковали своей жизнью не только под пулями, но и мерзли в Андах, болели малярией, оспой и дизентерией, терпели нужду и лишения на переходах.
Больше всего ей хотелось познакомиться с фельдмаршалом Сукре, но он был окружен плотной стеной женщин, которым не удалось попасть под благосклонный взгляд самого «освободителя». Иногда за спинами женщин она видела его благородное лицо, на котором было несколько обескураженное выражение. Сукре старался выглядеть жестким и властным.
Покинув университет в Венесуэле, шестнадцатилетний Сукре с головой ушел в революцию и сделал головокружительную карьеру от рядового партизана до самого удачливого и талантливого генерала армии республиканцев, на счету которого не было ни одной проигранной битвы.
Всегда спокойный, выдержанный, он производил очень хорошее впечатление. Считалось, что фельдмаршал обладает безупречно тонким вкусом во всем и по части женщин тоже. Многие говорили, что он до беспамятства влюблен в Марианну, любимую дочь маркиза де Соланда.
Лючия представила себе, как удивились и даже возмутились бы все эти люди, если бы узнали, что ее дом стал прибежищем для одного из самых их злейших врагов. Ее отец не интересовался ни войнами, ни политикой — ничем, кроме своего собственного бизнеса. Но, глядя на других англичан, явно симпатизировавших Боливару (да и она сама всем сердцем была на стороне республиканцев), Лючия чувствовала вину при мысли о том, что в павильоне лежит человек, который, возможно, убил товарищей этих людей.
