Элизабет Хойт - Таинственный спаситель
Завтра ночью, пообещал он себе. Завтра он найдет кого-нибудь, кто нуждается в помощи. Найдет с кем подраться.
Эта мысль заставила его резко остановиться. Он всегда считал себя человеком мирным, несмотря на ночные похождения. Он перевоплощался в Призрака Сент-Джайлса, дабы предотвращать и исправлять зло. Помогать тем, кто не может помочь себе сам.
Ведь так?
Он покачал головой. Ну конечно же, так. Сент-Джайлс — открытая рана на теле человечества. Те, кто слишком беден, чтобы жить где-то еще, приходят сюда. Проститутки, воры, рабы джина. Все отбросы Лондона. А с ними являются и их проблемы: насилие и воровство, голод и нужда, заброшенность и отчаяние. Он уже давно понял, что только лишь дня не хватает, чтобы помочь всем нуждающимся в Сент-Джайлсе, потому прибавил еще и ночь. Порой, дабы исправить зло, требуется больше, чем одни добрые намерения и молитва.
Порой может помочь лишь острие клинка.
Уинтер свернул за угол и вышел на более широкую улицу, напугав худую как скелет маленькую собачонку, которая походила на терьера. Пес один раз тявкнул и снова съежился на куче тряпья, на которой лежал. Уинтер прошел было мимо, но что-то заставило его приостановиться. Возможно, он почувствовал какое-то движение или запах чей-то еще, кроме собаки.
Или, быть может, это была воля Провидения.
Так или иначе, но он повернулся и пригляделся повнимательнее. Что-то светлое лежало на темной собачьей шерсти, похожее на экзотическую морскую звезду, — детская ручка. Уинтер наклонился и приподнял лохмотья, не обращая внимания на неуверенное рычание, исходящее из тощей собачьей груди. Перепуганное личико отшатнулось от него — глазенки широко открыты, рот перекошен от ужаса.
Уинтер присел на корточки, чтобы выглядеть менее устрашающе.
— Я не обижу тебя, малыш. Ты совсем один?
Но ребенок упрямо сжал губы и, похоже, не собирался говорить.
— Пойдем, я знаю одно теплое безопасное место. — Уинтер осторожно поднял кроху вместе с тряпками и псом, не обращая внимания на слабые попытки пса отпугнуть его. Одному Богу известно, отчего ребенок так напуган, но он не может оставить беднягу здесь замерзать.
Псина выпуталась из тряпок и с повизгиванием свалилась на землю. Ребенок что-то прошептал и умоляюще протянул руку к собачонке.
Уинтер обернулся к собаке:
— Что ж, иди и ты.
И, не оглядываясь на дворняжку, повернулся и зашагал в сторону приюта. Побежит пес следом или нет, в любом случае не он его главная забота, а ребенок.
Он чувствовал, как маленькое тельце дрожит у него на груди — не то от холода, не то от страха.
Через полчаса впереди замаячил новый приют для сирот и подкидышей. Здание было из обычного кирпича, но все равно выделялось среди своего окружения, как светящийся маяк надежды. При этой мысли Уинтер даже запнулся. Что он станет делать, если леди Бекинхолл права, и его прогонят? Он представления не имеет, ибо приют и помощь детям — то, чему он всегда хотел посвятить свою жизнь. Без этого — без них — он просто ничто.
Он отринул эту мысль и пошел дальше. Ребенка надо поскорее занести в тепло. У центрального входа была роскошная лестница, но Уинтер предпочел более доступный черный ход.
— Да благословит вас Господь, сэр! — воскликнула Эллис, одна из служанок, когда Уинтер вошел. Черный ход вел в кухню, и Эллис как раз наслаждалась чашечкой чая перед сном. — Я не знала, что вы так поздно выходили, мистер Мейкпис.
— Пожалуйста, налей чаю и добавь побольше молока и сахара, Эллис, — распорядился Уинтер, поднося ребенка к очагу.
— Пошла прочь!
Уинтер повернулся на гневное восклицание Эллис и увидел, что она пытается прогнать с кухни собачонку.
Ребенок протестующе захныкал.
— Все в порядке, Эллис. Пусть собака останется.
— Эта грязная вонючая тварь? — возмущенно проворчала служанка.
— Да, я вижу, — сухо отозвался Уинтер. Дворняжка подобралась к очагу, явно разрываясь между желанием держаться поближе к ребенку и инстинктом бежать от чужаков, и от ее свалявшейся шерсти несло тухлой рыбой.
— Вот возьмите-ка. — Эллис вручила Уинтеру чай с молоком и постояла, глядя, как он придерживает чашку в трясущихся ручках малыша, чтобы он мог попить. — Бедненькая крошка.
— Да, — пробормотал Мейкпис. Он убрал жидкие волосики с маленького грязного личика. На вид ребенку было года четыре-пять, но, может, и больше, ибо многие дети в Сент-Джайлсе слишком малы для своего возраста.
Собака вздохнула и плюхнулась в углу у очага.
Веки ребенка отяжелели от усталости. Уинтер старался не потревожить его, раздвигая тряпки. Обнажилась маленькая, с выпирающими ребрами грудь, почти посиневшая от холода.
— Эллис, принеси-ка одеяло и согрей его у огня, — велел Уинтер.
— Его надо искупать, — прошептала служанка, когда вернулась с одеялом.
— Да, — согласился Уинтер, — но, думаю, это подождет до завтра. Утром мы как следует вымоем его.
Если, конечно, ребенок переживет ночь.
Уинтер убрал последний лоскут тряпки и помедлил, вскинув брови.
— Думаю, лучше тебе закончить это, Эллис.
— Сэр?
Он завернул спящего ребенка с теплое одеяло и повернулся к служанке.
— Это девочка.
* * *Леди Маргарет Рединг — а для близких друзей просто Мэгс — вошла в тот вечер в бальный зал леди Лэнгтон и специально не стала оглядываться по сторонам. Во-первых, она знала большинство тех, кто был на балу: самые сливки лондонского общества, включая ее брата Томаса и его жену. Известные члены парламента будут с хозяйками светских салонов и парочкой несколько сомнительных леди или джентльменов. Среди этих людей она вращается почти пять лет со своего первого выхода в свет — обычный список приглашенных на подобное светское событие.
Но это не единственная причина, по которой она не стала глядеть вокруг. Нет, куда благоразумнее было не глазеть на него на манер какой-нибудь по уши влюбленной дурочки. Она пока еще не готова к тому, чтобы все — включая брата — узнали об их связи. Пока что это была восхитительная тайна, которую она свято оберегала. Как только они объявят о своей помолвке, это сразу же станет всеобщим достоянием. А Маргарет хотелось, чтоб он еще какое-то время принадлежал только ей.
А какова третья причина, почему она не всматривалась в толпу? Ну, она самая простая из всех: первый миг, когда она видит его, всегда так чудесен. Всякий раз она испытывает восторженный трепет. Мелкое дрожание в животе, легкое головокружение, слабость в ногах. Мэгс хихикнула. Не мистер Роджер Фрейзер-Бернсби, а просто болезнь какая-то.
— Вижу, ты сегодня в хорошем настроении, Маргарет, — пробормотали позади нее сочным баритоном.
