Луиза Мишель - Нищета. Часть первая
Подошел граф.
— Нанетта, — сказал он, пожимая ей руку, — я перестал сожалеть о потере богатства: все равно то, что ты сделала для нас, не оплатить золотом. Но мне хотелось бы поскорее расквитаться с маркизом де Бергонном.
— Сделать это недолго и нетрудно, коли пожелаете.
— Как так?
— Отдайте за него Валентину!
Девушка невольно вздрогнула. С чисто женской чуткостью Нанетта угадала причину ее волнения.
— Неужели, барышня, — воскликнула она, всплеснув руками, — вам неохота стать маркизой и получать больше двухсот тысяч франков дохода?
— Но, милая Нанетта, ты заранее все уладила по своему усмотрению! — смеясь, заметил граф. — Де Бергонн вовсе не думает о моей дочери. Он просто благородный дворянин, который оказал услугу незнакомому человеку, попавшему в беду… Вот и все.
— Незнакомому? Да, вы, видать, потеряли рассудок, господин граф, коли считаете, что маркиз вас не знает!
— Черт побери! Да пойми ты, я в глаза его не видал!
— Как, вы не обратили внимания на того охотника, что уже больше полугода через день останавливается в «Шапочке»?
— Такой смуглый?
— Да, но очень симпатичный.
— Так это и есть де Бергонн?
— Он самый.
— Почему же он до сих пор не постарался, чтобы кто-нибудь представил его нам?
— Он такой застенчивый, что не смеет говорить ни с кем, кроме меня, да и то просит хранить все в тайне. Будь он посмелее, давно уж сказал бы вам, как любит барышню и как мечтает жениться на ней.
— Если то, что говорит Нанетта, правда, — обратился граф к дочери, — согласишься ли ты, чтобы я в уплату долга отдал твою руку маркизу?
Вместо ответа Валентина бросилась в объятия отца. Тот принял это за знак согласия…
Глава 24. Образцовая община
Между Иссуаром и Мартром, на голом, изрезанном складками гранитном склоне Чертовой горы, который омывается Алье, с незапамятных времен лепится несколько убогих домишек. Это — деревенька Сен-Бернар, чья бедность вошла в поговорку; ее жителей и боялась, и презирала вся нижняя Овернь.
На косогоре высились изящные башенки роскошного замка в стиле Людовика XV; его владельцам принадлежали все пахотные земли в округе. Сюда после традиционного свадебного путешествия и привез Гюстав Валентину. Молодоженов встретили приехавшие накануне по их приглашению Люси, Артона и старый воспитатель маркиза, аббат Донизон.
Супруги де Бергонн лелеяли грандиозный замысел. Дело шло ни больше ни меньше, как о создании образцовой общины, о коренном преобразовании той деревни, вблизи которой предки Гюстава прожили весь свой век, нимало не заботясь о нуждах соседей-крестьян.
Первым задумал это гуманное дело аббат. Однажды ночью, когда он возвращался верхом из Клермона, в четверти лье от замка его остановил незнакомец и, угрожая ножом, потребовал: кошелек или жизнь! После напрасной попытки отвратить грабителя от преступного намерения, аббат выхватил из седельной кобуры заряженный пистолет и метким выстрелом раздробил руку, державшую нож. Разбойник спасся бегством.
Наутро, когда аббат прогуливался, какой-то ребенок в лохмотьях робко тронул его за сутану.
— Господин кюре, — попросил он умоляющим тоном, свойственным тем, кого нищета приучила к унижению, — пожалуйста, зайдите к нам! Мой отец умирает.
Священник поднялся с мальчуганом на Чертову гору и вместе с ним вошел в самую жалкую из хижин этой жалкой деревушки.
Еще молодая, но рано увядшая от лишений женщина, стуча в лихорадке зубами, стояла на коленях перед убогим ложем, на котором был распростерт ее муж. Суровое лицо этого человека было изборождено морщинами; его правая рука, завернутая в окровавленные тряпки, покоилась на обнаженной груди.
Мужчина открыл глаза и увидел кюре. Здоровой рукой он молча показал на жену, на мальчика в лохмотьях и еще на трех малышей; испуганные приходом незнакомого человека, дети забились в угол. Там на грязной подстилке ютились свинья и коза. В этом отвратительном логове животные и люди жили вместе, одинаково утопая в нечистотах.
— Понимаю, — сказал аббат так тихо, что его мог расслышать только раненый, — понимаю и прощаю вас.
— Я не знал, что это были вы, — также шепотом ответил больной. — У нас не было хлеба, вот и пришлось искать его на большой дороге.
Аббат не стал тратить времени на нравоучения. Он попросил дать ему чистую тряпку, но ее не оказалось. Тогда он разорвал свой носовой платок и перевязал раненому руку (одного пальца на ней не хватало). Затем Донизон поспешил в замок за лекарствами, то есть за хлебом и мясом.
Воспитатель молодого маркиза стал добрым гением этой семьи, глава которой, все такой же нелюдимый, ни разу даже не поблагодарил аббата; однако он последовал его советам и занялся честным трудом. Ни тот, ни другой никогда не вспоминали о нападении; но, где бы ни находился кюре в годовщину этого события, крестьянин в сопровождении одного из своих сыновей навещал его и приносил ему скромный гостинец.
Аббату хотелось сделать и для остальных семей деревни то, что он сделал для одной. Об этом он часто думал и говорил со своими учениками.
— Видите ли, — объяснял он им, — если крестьяне Сен-Бернара сегодня живут в такой же нужде, как и в былые времена, то это случилось потому, что дробление земельной собственности здесь не проводилось, а промышленность, благодаря которой бедные страны богатеют, обошла Чертову гору стороной. Когда ты вырастешь, Гюстав, и будешь сам распоряжаться своими капиталами, я научу тебя, какое им дать применение.
И он сдержал слово. Когда воспитанники Донизона подросли и смогли уяснить себе его идеи, он поделился с ними мыслями о земледельческой общине, о справедливом распределении доходов, приносимых трудом, и о долге богатых по отношению к бедным.
Молодой маркиз отнесся к планам своего учителя без особого энтузиазма: душа Гюстава была еще неспособна к высоким порывам. Другое дело Артона, ловивший на лету каждое слово аббата. Он благоговейно хранил его речи в своем сердце, как откровения новой морали, размышляя над ними и обдумывая способы, как осуществить замыслы Донизона в виде стройной системы социальных преобразований.
Валентина принесла себя в жертву, чтобы уплатить отцовский долг; но она не любила Гюстава. Последний это чувствовал; стремясь покорить сердце любимой женщины и возвыситься в ее глазах, он начал обсуждать с нею планы аббата, словно готов был помочь их претворению в жизни. Молодая женщина сразу загорелась. Маркиз показался ей другим человеком, он мгновенно вырос в ее мнении. До сих пор она не знала, что делать с огромным богатством, которым совсем не дорожили; но теперь в ее жизни появилась цель, и какая цель!
