Луиза Мишель - Нищета. Часть первая
Таковы по крайней мере имеющиеся о нем сведения. Однако все может измениться, если Бланш произведет на старика соответствующее впечатление. Ведь мужчина остается мужчиной в любом возрасте, о чем свидетельствуют примеры Авраама и Захарии[117]. Нужно верить во всемогущего создателя и, подобно Юдифи, использовать все соблазны природы и искусства для торжества правого дела[118]. Главное, чтобы первое впечатление оказалось хорошим.
Иезуит объяснил Бланш, с чего начать беседу, рекомендовал одеться попроще и разговаривать как можно простодушнее. Он попросил показать платье, мантилью, шляпку, которые Бланш собиралась завтра надеть. Все эти мелочи были чрезвычайно важны.
Переодевшись, м-ль Мериа вновь вышла к Девис-Роту. Он оглядел ее словно аукционный оценщик, посоветовал кое-что изменить в наряде и в манере держаться. Затем, благословив прекрасную грешницу, иезуит удалился, вполне довольный.
С наступлением вечера Бланш возобновила чтение «Ошибки».
ОШИБКА
Часть вторая
Глава 22. Снова в замке
Жан-Луи широко распахнул ворота.
— Входите, дядюшка Ватерло, — пригласил он, — и вы, добрый человек, входите, будьте любезны! Право же, я и Господу Богу не отворил бы с такой охотой! Погодите минуточку: я побегу догоню графа, вернусь быстрей ветра и разведу посильнее огонь, чтобы вы могли обсохнуть и обогреться. Уж вы меня извините, что согрею сначала тех, у кого холодно на душе!
— Идите, идите, мой храбрый друг! — ответил незнакомец, сходя с лошади. — Они, наверное, не успели уйти далеко.
Через полчаса граф с дочерью и тетушкой Алар вернулись в замок. Их спаситель осматривал в это время развалины. Прежде чем сообщить ему о возвращении хозяев, Жан-Луи поспешил разжечь в огромном камине столовой жаркий огонь, как в добрые старые времена. С тележки, нагруженной мебелью, он снял несколько кресел и стульев, внес и поставил их перед очагом.
Граф и Валентина, вернувшись в родной дом, казалось, навеки покинутый ими, не могли вымолвить ни слова. Сильные чувства, будь то радость или горе, всегда немы. Отец и дочь молча, держась за руки, смотрели друг на друга, в то время как тетушка Алар, расхаживая по дому и водворяя все на прежнее место, без устали тараторила, словно это не она промокла до костей.
Сердце Валентины трепетало от радости. Из слов Жана-Луи она поняла лишь то, что они спасены. Какой-то красивый молодой человек заплатил за них долг. Это позволило им вернуться. Где же их избавитель? Кто он? Во всяком случае, не Бергонн, раз Жан-Луи находит его красивым. К тому же сын мельника знал маркиза в лицо. Но, кто бы он ни был, Валентина чувствовала, что навеки благодарна ему.
Он вошел. Ему было лет двадцать; небрежно наброшенный плащ, блестевший от дождя, подчеркивал ширину его плеч и высокий рост. Вьющиеся черные волосы оставляли открытой сильную шею. Выражение его иссиня-черных глаз было умным и в то же время гордым; короткий нос с чуть приплюснутым кончиком говорил о некотором себялюбии, но на губах играла добродушная улыбка. У него была небольшая, но густая и курчавая бородка, во всем его облике чувствовалось благородство.
Валентина мгновенно отметила все это. Незнакомец в свою очередь с восхищением взглянул на молодую девушку. Отец и дочь встали, чтобы приветствовать гостя.
— Милостивый государь! — сказал граф, пожимая ему руку. — Не знаю, кто вы, но услуга, которую вы мне оказали, дает вам полное право на мою сердечную признательность.
Молодой человек открыл было рот, чтобы ответить, но вдруг Валентина, страшно побледнев, пошатнулась и едва не упала: пережитое волнение дало себя знать. Отец вовремя подхватил ее. Девушку отнесли в ее комнату, где неутомимый Жан-Луи уже расставил мебель. Граф поручил заботливой кормилице уход за дочерью и спустился вниз.
Гость не пожелал выслушивать новые излияния благодарности, в которые пустился граф, и прервал его:
— Мне очень жаль, сударь, но, оказав вам услугу, я лишь выполнил поручение, возложенное на меня другим лицом. Если вы при таких обстоятельствах считаете нужным кого-нибудь благодарить, то вам следует обратиться к маркизу де Бергонну; я же являюсь только его секретарем и другом. Мое имя — Артона.
— Я был бы счастлив, господин Артона, если бы за столь большую услугу оказался в долгу лично у вас. Однако я премного вам обязан, хотя бы за ту поспешность, с какою вы сюда явились. Ведь вы живете в Риоме, не так ли?
— Совершенно верно, сударь.
— И гнали лошадь без передышки, бьюсь об заклад! Но откуда маркиз узнал о грозившей нам беде? И, главное, чем было вызвано его желание помочь нам?
— Ему обо всем сообщила преданная вам экономка.
— Нанетта?
— Да, сударь, Нанетта. Что касается причин, побудивших Гюстава так поступить, то причина была только одна он стремился помочь честному человеку выпутаться из затруднений.
— Меня удивляет подобное великодушие со стороны незнакомого мне лица.
— Незнакомого? Неужели, граф, вы не знакомы с Гюставом?
— Повторяю, господин Артона, что знаю маркиза лишь понаслышке и никогда не имел чести с ним встречаться.
— Быть не может!
— Мне известно лишь, что он один из богатейших овернских дворян; но я не знал, что благородство его сердца не уступает его родовитости.
— О, это великодушнейший человек на свете!
— Я в этом убежден. Передайте маркизу, сударь, что я хочу лично вручить ему подписанный мною вексель.
— Он будет очень рад встретиться с вами. Если бы не семейный траур, он явился бы сегодня сам.
Граф пригласил посланца маркиза отдохнуть и пообедать с ними, но Артона вежливо отказался, сославшись на некоторое важное поручение маркиза. Немного обсохнув и удостоверившись, что м-ль де ла Рош-Брюн чувствует себя лучше, он покинул старый замок.
Глава 23. Тот, кого ждут
Валентина вскоре очнулась; покой благотворно подействовал на нее: нервное потрясение окончательно прошло.
Ей шел семнадцатый год, но, как мы уже говорили, она рано развилась и выглядела старше. До сих пор повелительная потребность в любви, рождающая в юных сердцах столько сладких грез, проявлялась лишь в томных вздохах по адресу кузена Максиса да в кокетливых взглядах, бросаемых иногда на маленького маркиза де Бергонна, чье бесстрашие так поразило ее в тот день, когда он вместе с Артона у нее на глазах рисковал своей жизнью. Пока она только вдыхала аромат плода, прежде чем отведать его. Сердце Валентины повиновалось инстинкту, и героем ее романа мог стать первый встречный.
