Луиза Мишель - Нищета. Часть первая
В этом возрасте женщина часто совершает ошибку: в сияющие одежды своих грез она облекает любого, кто придаст реальный смысл неясным стремлениям весенней поры ее жизни. Кто первый предложит ей свое сердце, тот и станет ее избранником, которому она готова приписать все достоинства, какими заранее наделяет своего будущего супруга. Ему вовсе не нужно быть красивым, знатным: в глазах той, в ком он пробудил мечты, он одарен всеми совершенствами, всеми добродетелями.
Когда любовь все окутывает розовой дымкой, необходимо лишь одно: чтобы внушивший ее оставался под покровом тайны, вздыхал вдали и появлялся лишь время от времени, мельком и на расстоянии. Как легко тогда создать себе иллюзию! Впоследствии любовь либо низведет героя с пьедестала, либо герой сохранит свое место, в зависимости от того, насколько будет походить на идеал, созданный воображением влюбленной женщины, а главное, от того, представится ли ей случай сравнить его с более достойным.
Но если вуаль, сотканная из иллюзий, будет сорвана промелькнувшим мимо всадником или одиноким мечтателем, или тем, кто выступит в роли благодетельного божества, — прощайте, первые целомудренные грезы любви! «Вот кого я ждала! Вот мой нареченный!» И оказывается, что тот, первый, был лишь предрассветной звездой, возвещающей о восходе солнца…
Валентина уже привыкла к тому, что молодой маркиз боготворит ее. Подчас ей даже казалось, что его чувство находит отклик в ее сердце, но на самом деле душевный покой девушки не был нарушен. Думая о Гюставе, она не испытывала того безотчетного и сладостного волнения, какое приходит к человеку вместе с любовью. Так на ветке проступают капли сока прежде, чем на ней распустятся цветы.
Валентина и Гюстав совсем не подходили друг другу, но маркиза влекло к ней по закону, в силу которого противоположности сходятся.
В Валентине проснулась женщина, но еще несведущая и наивная; она могла поддаться неясному порыву души, смутным девическим ощущениям. Одним словом, она созрела для любви. Образ Артона, впервые представшего перед ней при столь драматических обстоятельствах и вторично — в ореоле спасителя, поразил девушку. При виде этого яркого воплощения мужественной красоты и молодости она невольно затрепетала, а события, разыгравшиеся утром, придали ее волнению новый, чарующий оттенок. Образ Артона заслонил бледное лицо маркиза де Бергонна. Солнце взошло, и померк свет печальной звезды, которая, не грея, лишь ненадолго блеснула на заре ее юности. Валентина сразу, не сознавая этого, отдала свое сердце молодому Артона; благодарность была лишь предлогом.
* * *Девушка провела беспокойную ночь и встала рано; она особенно тщательно причесалась перед венецианским зеркалом, подарком Максиса, и гляделась в него до тех пор, пока зеркало не сказало ей, что она хороша, очень хороша, и великодушный незнакомец вполне может ее полюбить. Затем она торопливо вышла на террасу. Дождь уже перестал; в просветах туч проглядывала синева неба. Невеселый пейзаж показался Валентине восхитительным. Прохаживаясь по широким плитам террасы, девушка заметила какой-то предмет, полускрытый ворохом опавших листьев. Она нагнулась: это был букет Гюстава.
— Бедняга! — сказала она вслух с той обидной снисходительностью, с какою мы обычно относимся к переживаниям безразличных нам людей. — Бедняга! И зачем только ему вздумалось влюбиться в меня? Он ко мне в самом деле неравнодушен… Но ведь я его не люблю; мне кажется — вот странность! — что я уже целую вечность не вспоминала о нем.
Это обожание, столь скромное и искреннее, стало для Валентины уже далеким прошлым. Она оттолкнула ногой увядший букет, и его скрыли сухие листья. Вернулись Нанетта и Люси; Валентина побежала им навстречу.
— Вот видите, — торжествующе заявила экономка, — я нашла, к кому обратиться. Если б я подумала об этом раньше, нам не пришлось бы пережить столько тяжелых минут.
— Значит, ты его знала, этого… господина? — спросила Валентина.
— Знала ли я его? Еще бы! Бедный молодой человек! Мне нелегко было к нему попасть.
— Отчего же?
— Представьте себе, барышни: как раз умирала старая тетка, что воспитала его; он все время находился подле нее, и я уже решила, что придется вернуться восвояси, так и не поговорив с ним. Можете себе вообразить, как мне стало обидно, что я попусту отправилась в такую даль!
— Бедная Нанетта! Так этот милый молодой человек живет очень далеко?
— Ах, теперь вы находите, что он милый. Меня это не удивляет. Когда я увидела его, он показался мне ангелом-хранителем Рош-Брюна.
— Но ответь, где он живет?
— Вы отлично знаете: в Риоме.
— Откуда мне знать?
— Что это ты вздумала притворяться незнайкой? — вмешалась Люси. — Я тебе не раз говорила, откуда он.
— Да кого же вы имеете в виду? — спросила взволнованная Валентина.
— Здравствуйте! Кого же, как не маркиза Гюстава де Бергонна?
Валентина побледнела.
— Ты ошибаешься! — возразила она. — Вовсе не Гюстав спас нас от когтей Мадозе.
— А кто же?
— Один из его друзей, Нанетта, тот самый, чья ловкость и мужество так восхитили нас во время наводнения, помнишь? Вот кому мы обязаны, а вовсе не господину де Бергонну.
— Нет, нет! Только маркизу, ему одному! Молодой человек, которого он прислал, всего-навсего секретарь. У него, знаете, есть и секретарь, и все слуги, какие только могут быть.
Валентина побледнела еще больше. Но Нанетта не обратила на это внимания — так ей хотелось поведать о виденных ею чудесах. Она продолжала:
— Как он живет, барышни! Повсюду — ковры, люстры, зеркала, картины — словно в соборе, ей-богу! А он при всей этой роскоши, такой милый, простой, вовсе не гордый; с ним разговаривать — одно удовольствие. И когда аббат, его учитель, привел маркиза ко мне и он увидел меня в слезах, я не постеснялась рассказать ему о нашем положении.
Валентина была потрясена.
— Если бы вы его видели! — добавила Нанетта. — Он чуть не обнял меня. Поспешно написал несколько строк и крикнул тому, другому: «Вот чек! Беги к банкиру и поезжай немедля. Загони мою лошадь, только поспей вовремя!» Секретарь — надо сказать правду — понесся как вихрь. А маркиз — благослови его господь! — сказал мне: «О, Нанетта! Как я вам благодарен, что вы вспомнили обо мне в час, когда Рош-Брюну грозит опасность!» Ну, что за славный молодой человек! И каким хорошим мужем он был бы! — заключила экономка.
Подошел граф.
— Нанетта, — сказал он, пожимая ей руку, — я перестал сожалеть о потере богатства: все равно то, что ты сделала для нас, не оплатить золотом. Но мне хотелось бы поскорее расквитаться с маркизом де Бергонном.
