Обезьяны в бизнесе. Как запускать проекты по лучшим стратегиям Кремниевой долины - Антонио Гарсиа Мартинес
Чтобы придать рассказу локального колорита, зададимся вопросом: где обычно проходили эти встречи с Омутом Твита? Помимо уже упомянутых телефонных звонков, которые не записываются, мы иногда встречались лично. Нашим местом встреч было кафе Epicenter в Харрисоне, между Третьей и Четвертой.
Это комично, но оно было расположено по соседству с государственной психиатрической клиникой для людей с серьезными расстройствами или наркозависимостью. Напротив размещалась Soma Whole Foods, куда технари с завышенными зарплатами (в том числе ваш скромный корреспондент) наведывались ради отменной провизии. Неважно, откуда вы приближались к эпицентру – с восточной или западной стороны Харрисона, вам пришлось бы прокладывать путь или через стартаперских хипстеров, которые отдают по $6 за органическую воду со спаржей, или мимо конченых людей, которые думали, что французские бульдоги сбились в галактический заговор, чтобы убить их. Часто благодаря эстетике потертого шика нельзя было сразу отличить технохипстеров от бездомных на наркотиках. (Как гласит бородатая шутка ветеранов SoMa, у бездомных Android, а у технарей iPhone.)
Epicenter подходило Омуту Твита, так как было неофициальным кафе Twitter за пределами его территории. В то время штаб-квартира Twitter располагалась прямо за рестораном, на Фолсом. В кафе была задняя дверь, в которую можно было зайти сразу по выходе из Twitter, а ваш контакт будет ждать внутри, пока вы объявитесь. Закажите жаркое с Западного побережья, темное, как моя душа, находясь в окружении мономаниакальных ботаников, обычно с синдромом Аспергера, настукивающих по клавишам своих MacBook. Приступайте к делу с Омутом Твита и спокойно бубните о своем деле в гомоне техноджунглей.
Весь стартаповский мир Сан-Франциско, если вы пока не следили за географией, живет между Пятой и Восьмой улицами, а также между улицами Кинг и Маркет, в Саут-оф-Маркет. Бывшее разбомбленное промышленное пространство до конца девяностых было усеяно ночлежками и населено наркоманами. Игровая площадка глобальной технологии из блоков восемь на восемь.
Задумайтесь на минуту о том, насколько питательной средой для технологии глобального охвата были эти улицы, покрытые человеческими фекалиями.
Twitter предоставляет площадку для вещания политическому недовольству и политическому экстремизму, главы государств по всему миру со скандалами лишаются своих мест, на Ближнем Востоке жестоко свергают правительства, дестабилизируя целый регион.
Когда локальный стартап наподобие Airbnb постепенно становится успешным, стоимость недвижимости в Берлине и Барселоне сразу дестабилизируется. Буржуазные состояния двухвековой давности в этих городах, которые пережили и генерала Франко, и бомбежку военно-воздушных сил США, покинули населявшие их злоумышленники-гики и дизайнеры, которые переместились на территорию дорого отреставрированной фабрики.
Если преуспевает локальное приложение вроде Uber, таксисты в Париже и Мехико будут бунтовать и бросать кирпичи в окна машин. Если Uber победит, жены водителей мадридских такси будут со всхлипами спрашивать, что сегодня на ужин.
Это была высшая лига, серьезная заваруха, бескомпромиссный чемпионат технологического предпринимательства. Если вы собирались в нем участвовать, предстояло быть готовым укусить медведя за задницу[50].
Глава 17
Новобранцы поглощений
Разумно ли, спрашиваю я вас, для взрослого человека носиться кругами и пинать мяч? Покер – единственная игра, достойная взрослого мужчины. В покере твоя рука наносит удар всем остальным игрокам, а руки всех остальных игроков – по тебе. Кто когда сделал состояние, играя в команде? Есть только один способ сделать состояние – прикончить парня, который играет против тебя.
Уильям Сомерсет Моэм, «Стрит-флеш»
ВОСКРЕСЕНЬЕ, 27 МАРТА 2011 ГОДА
– ЭТО ПРОТИВОРЕЧИТ МОИМ ИНТЕРЕСАМ КАК СОТРУДНИКА TWITTER, НО посоветую вам постараться объявить аукцион на свою компанию, – прошептал мне в ухо Омут Твита в самом начале процесса поглощения.
Как генеральному директору мне была поручена фидуциарная обязанность создавать максимальную ценность для моих акционеров, крупнейшим из которых был, естественно, я сам. Забавное слово – «фидуциарный». Оно происходит от латинского «fiduciarius», что означает «обязывающая вера». С юридической точки зрения, оно обозначает такую ситуацию, когда одна сторона действует от лица другой с полными агентскими правоотношениями и принятым доверием. На практике, когда генеральные директора говорят о своей «фидуциарной обязанности» что-то делать, это означает, что они наделяют себя моральной лицензией кинуть кого-нибудь. В моем случае я, конечно, собирался провернуть это с Twitter.
Зачем надо было торопиться? По мере продвижения дела, когда мы уже прошли разведывательную стадию, компания, если бы она действительно хотела нас, положила бы на стол перечень условий соглашения. Рядом лежал бы контракт, отсекающий возможность реальной продажи компании кому бы то ни было еще. Он может быть представлен в виде отдельного контракта либо как один из пунктов перечня условий, оговаривающий, что компания не имеет права обращаться к другим потенциальным покупателям на время ведения переговоров и юридической экспертизы. Обычно такие контракты охватывают срок шестьдесят дней и принудительны к исполнению – некоторые даже предусматривают наказание. Смысл в том, чтобы поставить на паузу попытки компании продать себя, пока обе стороны вплотную занимаются серьезным бизнесом по выторговыванию условий.
Совет Омута Твита был правильным и своевременным. Чтобы нам на стол легли материальные предложения, которые можно использовать против Twitter, процесс надо было начинать незамедлительно. По сути, мы уже опоздали, так как любая другая компания действовала бы медленнее Twitter, которые практически вложили подарок нам в руки.
Я стучался в каждую дверь долины, во все места, куда меня кто-то мог представить, и большинство мест, куда никто представить не мог, – и все ради предложения купить компанию. Я бегал за каждым, кого знал в Google, чтобы мне помогли с контактами. Я даже до Росса добрался, чтобы провести презентацию перед его человеком в M&A. Я обратился к Сакке, и он проигнорировал мой запрос – как мы вскоре узнали, этот человек разговаривал только о собственных инвестициях[51]. Как верх расстройства нам даже из Google ни одним мейлом не ответили, хотя наш продукт был полностью построен на их технологиях.
Я раздобыл контакты стартаповского евангелиста Microsoft, не слишком крупного чудотворца по имени Джоэл Франусик, чтобы он представил меня команде приобретений в Redmond. Они ответили, и мы нашли время для удаленной презентации на следующей неделе.
Потом, конечно, был Facebook. От меня не ускользнуло, что основатель и директор одной из компаний нашего потока YC, под названием Whereoscope, перешел в Facebook. Компания разрабатывала мобильные приложения, которые отслеживали местонахождение либо в социальных целях, чтобы вы смогли поделиться этим со своей девушкой, либо для параноидных участников рынка – например, родителей подростков. Этого гендиректора звали Мик Джонсон, и увенчавшим его лаврами достижением в YC было то, что он закончил презентацию на Демо-дне показом видео, где ударом карате разбивает шлакоблок. Он напомнил мне молодого Рассела Кроу в «Бритоголовых» – и по внешнему виду, и по поведению (если вы смотрели фильм, это должно ужасать).
Я вспомнил, что однажды Whereoscope просто исчезли без следа, хоть и ходили слухи о скрытой сделке. Чистой прибылью от нее стало то, что Джонсон волшебным образом объявился снова, в статусе менеджера по продукту Facebook.
Я послал ему мейл с волшебной формулой, которая наверняка должна была пробудить интерес любой покупающей компании: мы
