Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
– Дети со мной не общаются, – сказала Божедара; признание слишком откровенное для замкнутых чехов, не говоря про взвод номер шесть. – Считают меня старой и скучной. Но вот прислали фото внука. Прогресс, да?
– Ага, – сказал Илья, растерянно оглядываясь. На его столе лежала небольшая кучка писем, а центральный стол был пуст.
– С дороги! – весело прикрикнул мужичок из сортировочного цеха. Илья посторонился, пропуская набитую корреспонденцией тележку, – нехотя вошел в «пещеру» своего взвода.
– Ты же знаешь Эвичку? – спросила Ленка. Некрасивая блондинка помахала Илье рукой. – Эвичка будет работать с нами.
– А где пани ведоуци? – Илья озирался на выход, не понимая, как очутился у своего стола и почему держит в руках письма.
– В отпуске, – сказал Карел.
– Я буду вашей пани ведоуци! – Ленка подбоченилась. – Арбайтен!
Илья захлопал глазами и положил конверт в нужную ячейку.
– Банки уже не делай, – сказал ему Карел через голову Божедары. – Банки отдали другому взводу.
– В жопу банки, – сказала Эвичка. – А что у нас на завтрак?
– Гороховый суп, – сказала Божедара, пикая сканирующим устройством.
– Мне бы гуляша.
– Мальчики и девочки, принимайте посылки.
– Не желаем посылок! – шутливо закапризничала Ленка. – Вези обратно!
«Что происходит?» – подумал Илья, а вслух сказал:
– Плесень пропала.
– Кто? – Карел посмотрел на потолок. – А! Ну наконец-то. Могут, если захотят.
– У меня случай был, – сказала Эвичка. – Как-то мой муж…
Илья подобрал бумажный прямоугольник с сердечками и неизменной подписью: «Моей милой Яничке». Какое? Сороковое по счету письмо от романтика-ухажера, которое он доставлял. Вспоминалась первая любовь, как он подбрасывал в почтовый ящик рифмованную анонимку. Пальцы ощутили сквозь конверт что-то твердое, маленькое, круглое. Кольцо!
«Доработаю этот день, – подумал Илья, бережно помещая письмо для неизвестной Янички в ячейку. – Не обязательно дожидаться Моравцеву, отдел кадров примет мое увольнение».
В этот момент, словно прочитав мысли Ильи, пани Влчкова из отдела кадров заслонила тучными телесами проход.
– Пани Весела пришла в себя.
– И как она? – озаботился Карел.
Илья вспомнил старуху, скрючившуюся в туалете, несущую бред про отмычки и что-то про тварей и вместилища. Черные, как угли, глаза, белые и будто светящиеся зубы, ее пальцы на своем носу, губы на своем загривке, ее легкое, как мешок с листвой, тело на своем горбу. Воспоминания заставили поежиться.
– На почту уже не вернется, – сказала пани Влчкова. – Но в целом лучше. Ничего не помнит. – Влчкова посмотрела на Илью. – Не поверила, когда ей рассказали, что она устроила в туалете. Ей очень стыдно. И очень жаль.
– Передавайте ей привет, – выговорил Илья.
– Обязательно, – закивала пани Влчкова. – Вы – славный юноша, пан Саюнов.
– Он – славный юноша, – подтвердила Ленка.
В тот день принтер складывал бумаги аккуратной стопкой. Пенсионерка пани Григорова угостила Илью вафлями, а пенсионерка пани Ногинкова дала двести крон чаевых. Рыженькая из десятой квартиры вышла к почтальону в легкомысленном халате. Семнадцать человек погибли при взрыве бомбы в Багдаде, пятьдесят человек разбились на «Боинге» в Казани, двадцать восемь человек забрало наводнение во Вьетнаме.
У искореженных, исписанных граффити почтовых шкафов в украшенном мозаикой «чинжаке» Илья повернул старомодный выключатель и посмотрел в каморку с мусорными контейнерами. Ему стало смешно: как он мог придумать всю эту белиберду про призраков, едва ли не про заговор с преследованиями – и поверить в это?
«Дурак», – подумал Илья и сплюнул воздухом.
В почтамте, излечившемся от плесени, он перевернул последнюю страницу «уделака», сверился с калькулятором, открытым в телефоне, и недоверчиво улыбнулся. В коем-то веке у него получилось с первого раза высчитать итог.
Он был даже рад, что вечером Леся не сняла трубку, не перезвонила и не обругала его за то, что он так и не уволился с почты.
19
В цветочном магазине на Виноградской Илью замутило от запаха лилий и роз. Продавщица ловко управлялась с ножницами, украшая букеты черными ленточками. В очереди мелькали знакомые лица, приятели и подружки Леси. Кто-то сдержанно кивнул Илье.
Со стеблей гвоздик капала вода. Илья подумал, что впервые покупает цветы для Леси. Он никак не мог понять, с какой стороны прикладывать к терминалу банковскую карточку, с третьей попытки ввел правильный код, вывалился из душного магазина в зачинающуюся метель. Колючий ветер осыпал снежной крупой. Неподалеку от этого места Илья и Леся играли в боулинг. Носили цветы на могилу Гавела и случайно нашли скромную могилу Якуба Шиканедера, восхитительного художника, о котором Илье рассказала Леся.
А теперь Леси нет. Нет ее громкого смеха. Нет привычки с ногами забираться на стул. Нет имен, которые она давала комнатным растениям. Нет памяти о Белграде и замешательства, которое внезапно, посреди светского разговора, на секунду-другую появлялось в ее глазах, словно она не понимала, как оказалась на Земле и что ей с этим всем делать.
Люди шли на кладбище, опустив головы и придерживая капюшоны курток. Плакала какая-то девушка. Ветер отламывал столбики пепла от ее сигареты. Страшницкий крематорий, шедевр конструктивизма, спроектированный архитектором Мезером, пробивался сквозь белый шум непогоды совершенством прямых линий. Не глядя по сторонам, с обвисшими гвоздиками в стиснутом кулаке, Илья прошел между стенами колумбария и чашами с шелестящим в них пламенем и слился с толпой.
О смерти Леси он узнал из социальных сетей. Лайкнул ее фото и только потом увидел черную полоску в углу и текст, написанный кем-то из Лесиных близких. Леся была единственной, кто не бросил Илью из-за выходок Вики. Некогда общая тусовка распалась. Его не простили и не посчитали нужным лично известить о трагедии.
В церемониальном зале бледный свет ноябрьского дня просачивался сквозь высокие узкие окна. По бокам двухметрового катафалка горели четырнадцать электрических ламп в форме веретен. Закрытый гроб стоял на постаменте, под барельефом со скорбящими, навсегда прощающимися фигурами, напротив грозных бронзовых дверей, разделяющих этот мир и тот. Вид Лесиного гроба заставил Илью на миг отвернуться, дыхание сперло, словно его ударили в живот.
У Леси были родинки вдоль позвоночника, шрам на переносице – память о падении с велосипеда, татуировка, которой она стыдилась, – штурмовик из «Звездных войн» на плече.
Леся оставила предсмертную записку. Илья узнал об этом из третьих рук, бомбардируя вопросами ее «френдов». Она написала, что скучает по Деннису и не находит больше радости в жизни.
Ей было двадцать четыре.
За несколько часов до гибельного прыжка она убеждала Илью уволиться и пойти к доктору, рассказывала о синдроме больного здания и хотела выпить рома. А потом у Ильи случились галлюцинации и обморок. Очнувшись, он буквально прогнал Лесю, а ведь она предлагала остаться… Прогнал,
