Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
За дверью одной из двух кабинок всхлипнули.
«Вмешаться?»
Илья заколебался.
«Не мое дело».
Он качнулся к выходу. За дверью снова залились плачем.
Сердце Ильи дрогнуло. Он двинулся на звук, не пытаясь скрыть свое присутствие. Кашлянул.
– Простите. У вас все хорошо?
Стон.
Люди на унитазах иногда стонут, да? Ты же не хочешь попасть в глупую ситуацию?
– Простите, – повторил Илья, отшагивая назад.
В кабинке захрипели.
«Боже, что там происходит?» Илья присел, но в щели между дверью и кафельным полом было темно.
– Вам нужна помощь? Вам плохо?
Илья постучал в дверь. Леся рассказывала про пассажира, у которого случился приступ эпилепсии в туалете поезда. А отчим, дядя Гонза, как-то вытащил из петли соседа, удумавшего покончить с собой в теплице.
– Я вхожу, – решился Илья и потянул за пластиковую ручку. Дверь поддалась. Клин тусклого света воткнулся во мрак. На полу, скорчившись у унитаза, сидел человек. Женщина, судя по седым волосам до плеч. Илья увидел сгорбленную спину, светоотражающую эмблему на форменной куртке.
– Вас тошнит? Давайте я…
Он запнулся. Женщина повернула голову, показался идеально круглый глаз. Чернота слезла с лица, как вуаль, и Илья узнал пани Веселу, хотя сейчас коллега больше напоминала восковую куклу, халтурную копию самой себя. Илья подумал об инсульте. Лицо пожилой женщины обвисло, будто бы норовило стечь с костей расплавленной резиной. Оно и походило на резину. Нижняя губа откатилась, в гамачках нижних век розовели полумесяцы слизистой, как бывает, если оттянуть кожу пальцами, но пальцы пани Веселы не трогали лицо – они отклеились от сиденья унитаза и поплыли к Илье, скрюченные, шишковатые, умеющие ловко обращаться с письмами и не знающие маникюра.
Пани Весела замычала, подтверждая догадку об инсульте. Слезы подсыхали на ее дряблых щеках.
– Господи, дайте я вам помогу! – Илья опустился на колени и деликатно обнял почтальоншу. Даже сквозь куртку и кофту он ощутил, какая она костлявая, вся из выступов и углов. – Попробуете встать? Я сейчас вызову скорую.
Пани Весела сфокусировала взгляд на молодом коллеге. Прежде Илья не замечал, насколько черные у нее глаза. Не понять, где радужки, а где зрачок. Будто нарисованные чернилами кружки на белых, с красными прожилками, шариках.
– Варх, – сказала пани Весела. – Сыхр Варх.
Она подняла руку и помахала ею у лица Ильи.
– Ам, – сказала она. И схватила Илью за нос.
Позже он подумает, что некоторые люди – это стенные шкафы с привидениями, и одной цепочки мало, нужен амбарный замок, чтобы привидения не вышли наружу.
А еще он подумает: зубы. Чушь, но… Ее зубы светились, как отражатели на куртке.
В тот момент любые мысли вымело из головы Ильи.
«Любопытной Варваре…»
Пани Весела выкрутила запястье – и нос, попавший в капкан безжалостных пальцев. Илья вскрикнул. От резкой боли слезы выступили на глазах, размыв наплывающую физиономию старухи. Илья инстинктивно схватился за предплечье пани Веселы, затряс его, пытаясь избавить свой нос от чертовых клешней. Пани Весела подалась вперед и прошептала Илье на ухо:
– Думал заменить меня, щенок? Я – вместилище Одноглазого Бога! Я – его любимая тварь! Я ем его плесень! У нас есть отмычки ко всем замкам, и к твоему тоже.
Пальцы сжались сильнее. Илья замычал, словно передразнивал недавнее мычание пани Веселы. Ничего не соображая, ослепленный болью, он нащупал лицо старухи, уперся в него ладонью и оттолкнул от себя. Что-то стукнулось о стенку – возможно, затылок почтальонши. Пальцы разжались, отпуская Илью. Он свалился на пол и пополз по плитке, орудуя локтями. Дверцы кабинки захлопнулись, грохнув, затем распахнулись, старуха сидела у унитаза, запрокинув голову, открыв рот и высунув язык. Дверцы врезались в кафель, снова захлопнулись и снова распахнулись. Старуха стояла за ними в полный рост, сжав кулаки и неестественно вывернув шею. Слюна текла из перекошенного рта, черные глаза блестели лихорадочно и… ликующе.
И зубы… зубы светились…
– Прекратите! – взмолился Илья.
Пани Весела шагнула вперед, неуклюже, как голем из пражской легенды. Лампы погасли, погружая туалет во тьму. Илья закрыл рукой нос. Раздались шорох, шлепанье, помещение искажало звук, казалось, пани Весела ходит по потолку. Свет вспыхнул, Илья вскочил на ноги, готовый, если надо, уложить безумную старуху физиономией в пол. Но в пределах видимости не было безумных старух. Словно Илье все померещилось.
– Вы где?
Пани Весела прыгнула ему на спину. Пальцы граблями прошлись по щеке Ильи. Будь на них длинные ногти, щека превратилась бы в лохмотья. Второй рукой пани Весела вцепилась Илье в ворот и повисла на закорках, истерично дергаясь. Илья развернулся вместе с наездницей. В зеркале мелькнули его ошалевшее лицо и харя, маячащая за плечом, – то ли расплавленная маска из крэйвеновского «Крика», то ли косплей на мунковский «Крик», но никак не пожилая женщина, разносящая людям письма и посылки.
– Пожалуйста, хватит!
Илья заметался по туалету. Почувствовал влажное прикосновение к основанию шеи. Будто не губы…
«Она что, целует меня?»
…а мясистое кольцо. Он не выдержал и бросил себя на стену. Спина пани Веселы врезалась в кафель, воздух со свистом вышел из старческих легких. Пани Весела соскользнула на плитку, а Илья рванул к выходу и едва не расшиб лоб о мужчину, возникшего на пороге.
– Что тут происходит? – строго спросил мужчина. Илья опознал штатного водителя.
– Она на меня напала! – Лишь произнеся эту фразу, Илья начал понимать, в какой абсурдной ситуации оказался.
– Иисусе! – Пани Влчкова из отдела кадров оттиснула водителя и вломилась в туалет, а Илья согнулся пополам, уперся кулаками в колени и ждал, когда распадающийся мир склеится обратно. Больше всего он переживал о том, что старуха при ударе могла повредить ребра.
– Как вы? – полчаса спустя спросила пани Моравцева.
Илья сидел в «пещере» шестого взвода. Нос, осмотренный врачом, почти не болел. Скорая увезла старуху в больницу. Покинув туалет, она угомонилась, смирно лежала на носилках, рассматривая потолочную плесень. Будто и не пыталась оторвать молодому коллеге шнобель.
– Все в порядке, – соврал Илья.
– Старость, – произнесла Моравцева задумчиво и вздохнула. – Это наша вина. Мы должны были заметить перемены в поведении пани Веселы. Особенно я. Ведь у моей мамы деменция.
Илью подмывало спросить, кидается ли мама Моравцевой на людей в туалетах и светятся ли у нее зубы. Перед глазами стояло деформированное лицо старухи,
