Особняк покинутых холстов - Валерий Александрович Пушной

Но художник остался стоять на месте. Последние слова Омирта озадачили. Какой у него может быть серьезный разговор с этим незнакомым человеком? Хаюрдо окинул глазами комнату:

— Вы кто?

— Такой же, как вы.

— Художник?

— Ну что вы, уважаемый мастер! Разве я похож на художника? Я имел в виду, что так же, как и вы, сошел с холста, — пояснил Омирт.

Некоторое время Хаюрдо внимательно вглядывался в его лицо, потом с растерянностью вымолвил:

— Для меня это самая большая загадка.

— Для меня — нет, — усмехнулся Омирт. — Впрочем, если быть точным, то сначала я был ошеломлен, не понимал, что это такое. Но сейчас в моем сознании все стало на свои места.

— И что же это?

— Все очень просто, уважаемый мастер, — откинулся к спинке кресла визави. — Вокруг нас все люди — это такие же портреты, как мы с вами. Копии. Не всегда удачные, не всегда похожие на оригиналы, но копии своих родителей, либо дедушек и бабушек, или дальних предков. Они живут с их внешностями, привычками, привязанностями, с их красотой и с их уродством, с их любовью и с их ненавистью. Так что мы — это они, а они — это мы. Так либо иначе, но мы продляем жизнь тех, чьи образы и подобия носим. Вот и все. И не надо ни о чем гадать и ничего выдумывать.

— Если бы так было на самом деле, — с сомнением покрутил головой Хаюрдо, — тогда на всех полотнах оживали бы портреты и сходили с холстов.

— Так оно и есть, — подхватил Омирт. — Только они не афишируют это. Ведь вы тоже никому не рассказываете.

Эти слова явно застали художника врасплох. Он затоптался, озабоченно смолчал, согласившись.

— Вот видите, как все просто, — приятно улыбнулся Омирт, стараясь расположить к себе Хаюрдо. — Не надо из пальца высасывать трагедию. Трагедий в жизни без нас хватает. — Омирт смотрел на художника, придумывая, с какого боку подступиться со своим предложением. Рубить с плеча не хотел. Понимал: надо взять хитростью, нельзя выпускать художника отсюда, пока не будет заключена сделка. Да, это был образ молодого Хаюрдо, не тот образ, который помнился Омирту. Но сейчас это не имело значения. Ведь если заключить сделку с молодым, то более взрослый обязан будет исполнить ее условия. Потому что и тот и другой — это один и тот же Хаюрдо. На всякий случай добавил: — Вы Хаюрдо, и не должны пачкать свое великое имя.

— Я Хаюрдо, — подтвердил художник, — но совсем не великий.

— Вы заблуждаетесь, уважаемый мастер. Хотите, я расскажу вам о том, что может произойти с нами?

— Вы провидец?

— В некотором роде. — Омирт вежливо попросил: — Вы садитесь. У нас с вами будет интересный разговор, уважаемый мастер.

Чуть подумав, художник прошел к столу и сел на предложенный стул.

— Вы так и не назвали своего имени.

— Так ли это важно? Оно вам ни о чем не скажет. — Омирту не понравилась настойчивость художника, и он произнес с неохотой: — Зовите меня Болислав Аласьевич.

Кивнув головой, художник сделал паузу, положил руки на колени:

— И что же вы готовы рассказать о будущем, Болислав Аласьевич?

— Оно может стать не таким радужным, как хотелось бы. — Омирт сдавил пальцами подлокотники. — Все зависит от вас. Вернее, от того, хотите вы жить среди людей долго или закончить жизнь на холсте.

Пошевелившись на стуле, Хаюрдо потер ладонями колени, сцепил пальцы рук:

— Ответ очевиден. Несмотря на трудности, жить интересно.

— Я тоже так думаю, — подхватил Омирт и даже привстал в кресле, показывая, как обрадовался, что встретил в лице молодого человека единомышленника. — Жить увлекательно, а долго жить просто необходимо, чтобы точно знать, что произойдет потом. Однако все это может одномоментно прерваться.

— Все когда-нибудь умирают, — напомнил художник.

— Всё так, — бархатный голос Омирта на этот раз прозвучал суховато. — Только люди умирают по воле Господа. А мы с вами можем умереть по вашей воле.

— По моей? — Вскинувшись, художник оторопело замер, лицо вытянулось, глаза округлились. — Вы серьезно? Поясните.

Ладони Омирта легли на столешницу, прижались к ней, как будто прилипли.

— В более взрослом возрасте у вас появится желание передать свои картины тому, кого вы выберете своим наследником. — Его взгляд въедался в насмешливые глаза художника, который, приходя в себя, стал явно принимать все за шутку. Омирт помрачнел и настойчиво продолжил: — И как только вы сделаете это, мы с вами навсегда вернемся на свои холсты и никогда более не сойдем с них. Наша жизнь среди людей остановится навсегда. Продолжится жизнь в красках. Картины будут висеть на стенах в музеях или находиться в частных коллекциях, где люди станут с любопытством смотреть на полотна, выражать свои эмоции, а мы, в свою очередь, будем безмолвно с полотен взирать на людей. И так продлится до тех пор, пока сохранятся холсты и краски на них. Но ведь это все недолговечно — может быть уничтожено не только временем, но и руками людей.

На самом деле в какой-то момент у Хаюрдо по извилинам мозга пробежала коварная мысль, что этот человек подшучивает над ним. Однако видя, как помрачнело лицо визави и как стал меняться тон голоса, закралось подозрение, что шутками тут не пахнет. Походило на то, что Дая не напрасно предупреждала. Художник подобрался и свел к переносице белесые брови:

— Почему вы решили, что у меня когда-нибудь появится желание выбрать наследника и передать ему картины?

— Я предвижу это! — Омирт продолжал смотреть угрюмо. — Рано или поздно так происходит со всеми.

— Мрачное предвидение. — На скулах у художника заходили желваки.

— Обыкновенное. — Его собеседник оторвал ладони от столешницы и вместе с креслом чуть откатился от стола. Тон смягчился. — Однако есть возможность предотвратить такое развитие событий. — Кресло с Омиртом снова подкатилось к столу, и тот обволакивающим пушистым голосом проворковал: — Есть два варианта. Один радикальный, а именно: убить вас, чтобы не было никаких наследников и передачи им картин. А второй — это нам с вами заключить сделку о том, что вы в обмен на жизнь навсегда отказываетесь от наследников и передачи кому бы то ни было картин.

Такое воркование огорошило Хаюрдо. Художник резко вытянул шею и наморщил лоб:

— Вы шутите?

На лице Омирта появилось разочарование тем, что его слова не восприняты должным образом:

— Нисколько! — голос вдруг огрубел и стал холодным. — Я очень серьезен, как видите.

— Вы действительно можете убить